Заскрипела короткая, в десяток ступеней, лестница, ведущая из
чердака на крышу.
Из люка выбралась девушка. Высокая, выше Пианиста. Стройная,
даже, скорее худая – это немного скрадывала мешковатая одежда, но
руки выдавали. Черные короткие волосы, собранные в модный за
Глен-Мором “пони-тэйл” такие же чёрные, чуть раскосые глаза... На
смуглом лице – россыпь веснушек, вперемешку с пятнышками свежей,
ярко-зелёной краски. На плече клок паутины и крохотное голубиное
перо – вездесущие проклятые птицы! Одно хорошо, если совсем
прижмёт, их можно пускать в еду – главное, не забывать варить, пока
не надоест.
– Привет! – улыбнулся Пианист. – Жен, ты как?
– Ага, – невпопад ответила девушка. И растянулась на крыше,
напомнив стремительную рыбу-барракуду, нынче – смертельно
уставшую.
– Понятно, – сам себе кивнул Пианист. Наполнил оба стакана,
сунул один в изящную ладонь, второй взял сам.
– Это что там у тебя? – вяло пошевелилась девушка.
– Арманьяк из долины Минассалли, разумеется! Разве не чувствуешь
орехово-аммиачные нотки в аромате?
– Вы уже сколько выжрали, господин майор в отставке? –
приподнявшись, Женевьева подозрительно прищурилась, отчего ее лицо
стало похожим на маску какого-то анамитского божка. Красивого, но
очень опасного.
– В изгнании, прошу пардону, в изгнании! А оттого, имею полное
моральное право пить столько, сколько влезет! – высокопарно заявил
Пианист, после чего коснулся ладонью волос девушки. – Но если
серьезно, то чуть меньше стакана.
– Ага, ага, – проворчала Жен. Сделав глоток, поморщилась и,
вернув стакан майору, опять легла на перегретый металл.
– Что, совсем вымоталась? – Пианист подал ей щербатую тарелку.
Девушка уцепила невесомы лепесток:
– Сам видишь. Сил нет даже доказывать тебе, что ты не жертва
обстоятельств, а банальный алкоголик, который сидит у меня на шее,
свесив ноги!
– Могу посадить тебя, – пожал плечами майор.
– И тогда нам придется каждый день ловить голубей, разбивая
головы о балки. Иначе я навернусь в голодный обморок прямо с лесов,
и оставлю тебя счастливым вдовцом!
Майор машинально коснулся белесого шрама над правой бровью.
– С тех пор многое изменилось, я украл ящик касок! Можно хоть
раз в неделю башкой колотиться!
Женевьева привстала, охнув от боли в мышцах.
– Давай сюда свой странный арманьяк! Спаиваешь любимую женщину,
скотина! А она, между прочим, целый день болталась на тоненькой
веревочке между небом и землёй!