– Повезут через месяц с хвостиком. Звучало, что через через
тридцать девять дней, но, когда была сделана запись, мы точно не
знаем. Плюс-минус день – пропыхтел Дофин. – Кстати, если не
отпустишь, я задохнусь. И будет минус один Рене Шуан.
– Нам бренди больше достанется, – отмёл его аргумент Пианист. –
А Бомба нам остальное расскажет.
– Расскажу, – перекрестился Зузан, – как на исповеди расскажу!
Только я не знаю ни хрена. И Дофин не знает. Так что, мадам Жен,
давите его, как кроля! Бренди допьем, я за пивом схожу…
Женевьева разжала пальцы. Рене освободился, преувеличенно кряхтя
и отдуваясь.
– Сволочи вы все, господа, – произнес он без малейшей обиды в
голосе. – Я их тут миллионерами сделать хочу, а они – “как кроля!”.
Сука ты, Бомба!
– Тяжело быть несчастным бесправным беженцем, – повинился
взрывник. – Не мы такие, жизнь такая!
– И на кой ты тогда пришел, весь такой загадочный, – зарычала
девушка на съежившегося китобоя, – чтобы сказать, что слышал
что-то, где-то, и сам не знаешь, что?! Еще и этого притащил,
бесправного!
– Ну мы сами не сообразили, решили, что вы поможете! Четыре
головы лучше, чем полторы! – оправдывался Дофин.
Бомба, для убедительности, покивал изуродованной макушкой.
– Ну, ладно, – Женевьева перевела дух и тоже уселась на свой
стул. – Давайте думать. Повезут деньги на каком-то «Эмеральде»,
говоришь?
– А что значит «эмеральд», мильпанове? – поинтересовался
Бомба.
– «Изумруд» по-халисийски, – пояснил Пианист. – Ты ж горняк, не
слышал разве?
– Я, пан Пианист, в горе двадцать лет проработал. А только ни
одного изумруда в глаза не видал: сплошь уголь да руда. И вообще,
по-нашему «изумруд» будет «смарагд», вот так!
– Значит, «Изумруд». И что может называться «Изумрудом»?
– Да что угодно, – пожал плечищами Рене. – Летучий корабль.
Пароход. Какой-нибудь бродячий цирк со сраными клоунами, в котором
миллионы повезут в мешках под видом сена для ослов, нарядив
охранников девицами-гимнастками!.. Вариантов полно.
– Там ещё говорилось про какого-то Хольца с репутацией, –
припомнил Зузан. – И про холеру. Хольц и холера, это я точно
помню.
– Холера, – безнадежно повторил Рене.
– Cholera jasna, – вздохнул подрывник.
– Эмеральд, Эмеральд, Эмеральд, что ты такое, тварь?.. – вслух
рассуждал Пианист, отбивая ногой какой-то затейливый ритм по полу.
Словно колёса по рельсам стучали.