— Ковчежец, — вспомнил я.
Что это слово означает, я мог лишь
гадать. Уже позже Бабуля всех нас просветила: это ящик для хранения
всяких святынь. В нём обычно лежат частицы мощей.
Коршун бережно взял ларец.
— Там что-нибудь написано? — спросила
Кошатница. — Может, есть буквы или цифры?
— Ничего, — ответил Коршун. — И он
вроде бы пустой, — поднеся ларец к уху, Коршун им слегка потряс. —
Никаких звуков. Если там что-то есть, то оно очень лёгкое.
— Лёгкое, как же... — проворчал
Палыч. — По-твоему, тут существует такое понятие, как масса?
— А разве нет? — встряла Рита. — В
смысле, он же из чего-то сделан — значит, у него есть вес.
Света взглянула на сестру:
— И из чего же он сделан? И из чего
сделаны мы сами?
Разумеется, ей никто не ответил.
Не сводя глаз с ларца, Рита
спросила:
— Мы его откроем?
Едва она это сказала, как над нами
затрещал шар: в нём словно замкнуло электричество.
— Нет, — с неожиданной твёрдостью
сказала Бабуля. — Ковчежец открывать нельзя. Нам запрещено.
— Кем?.. — робко уточнила Света.
— Запрещено, — Бабуля ничего к этому
не добавила и словно бы удивилась своим же словам. Но смельчака,
решившегося заглянуть внутрь ларца, всё равно не нашлось: никто не
хотел умирать второй раз за сутки.
Шар как будто это понял — и трещать
перестал. Потом он полетел к стене. Затем развернулся и вновь
направился в нашу сторону.
Это повторилось трижды, пока Рита не
смекнула:
— Он куда-то зовёт нас.
— Куда — в город?.. — испугался Макс.
— А если мы там исчезнем?
— Не исчезнем, — сказал Коршун, — я
это чувствую. А вы разве нет?
Я прислушался к своим ощущениям. В
них появилось нечто новое. Мне будто кто-то говорил: «Надо идти за
шаром... Идите — всё будет в норме».
Стоит ли
упоминать, что меня это даже не удивило...
— Верно, — пробормотал я, — не
исчезнем...
И мы пошли к двери: как и прежде,
каждый к своей.
Пройдя сквозь Арку, мы вновь ступили
в мир живых.
День был хмурым — даже снег казался
серым под ордой туч. Голосило вороньё, из сугробов торчали
деревья-скелеты. Гремячая башня угрожающе высилась над округой.
Макс неожиданно спросил:
— Кому-нибудь страшно? Мне вот
почему-то не страшно совсем... Хочу понять, один ли я такой
смелый.
— Не один, — бросил Коршун. — Я ведь
прав?
Мы все вполголоса согласились. Потом
Палыч глянул в небо — и проникновенно изрёк: