— А ты всё-таки можешь быть
милосердным, когда захочешь... Хоть я в тебя и не верю.
Небо ответило молчанием.
Световой шар полетел к замёрзшей
реке, и мы двинулись за ним. Даже будь рядом вулкан, а шар летел бы
в его жерло, мы всё равно бы за ним шли.
Где-то раздались детские голоса.
Повернув головы, мы увидели трёх мальчишек, деловито шагавших к
Гремячей башне. Я вспомнил, что и сам любил в ней полазить. Если
честно, не так уж и давно.
— Эй!.. — Рита махнула мальчишкам
рукой. — Эй, вы нас видите?
Они даже не повернулись.
Набравшись наглости, Рита метнулась к
пацанам. Те её не замечали, споря о том, есть ли в башне
привидения. Даже когда Рита преградила им путь, они не сбавили
шаг.
— Эй, я здесь! Я прямо перед ва... —
она осеклась, когда один из троицы прошёл сквозь неё. Затем он
застыл, а двое других обернулись:
— Кирюх, ты чё? Зассал идти
дальше?
— Ничё я не зассал, — пацан удивлённо
ёжился. — Просто холодно вдруг стало... Как будто ветер подул.
Удручённая Рита вернулась в «отряд».
Никто ничего не говорил. Вывод был слишком очевиден, чтобы его
озвучивать: для живых нас больше не существует.
Мы миновали солодёжню — мрачную
заброшку, где когда-то производили солод. Затем шар привёл нас к
мосту с видом на храм и заснеженный сквер, а оттуда, плывя над
тротуаром — к Псковскому академтеатру. Будто что-то выискивая, шар
петлял и водил нас кругами; мы часто сворачивали, пока наконец не
оказались у кафе — невзрачной забегаловки с плохо расчищенным
крыльцом.
— Похоже, нам сюда... — растерянно
сказал Коршун.
Но он ошибся — шар в кафе не влетел:
пролетев вдоль стены, стал снижаться к бордюру.
Тут был приямок с зарешёченным
подвальным окном. Опустившись над ним, шар тут же взмыл. Потом
снова опустился — и взмыл ещё раз... Будто давал какой-то знак.
— Ларец, — поняла Кошатница. — Он
хочет, чтобы мы положили туда ларец.
Коршун пожал плечами. Затем нагнулся
и погрузил ларец в снег по ту сторону бордюра. С сомнением
покосился на шар.
Тот «подпрыгнул» вверх-вниз, будто
кивнув, и... исчез. Сгинул, как Чеширский Кот — только улыбку не
оставил.
А всем нам вдруг подумалось, что пора
вернуться за Арку.
Эта мысль взялась словно из пустоты.
И никто не спешил ничего объяснять нам. Проходили прохожие, для
которых нас не было, гудели машины, неспособные сбить нас, ворковал
голубь, сновавший сквозь наши ноги. Из кафе лился шансон, с витрин
глядел Дед Мороз. Всё вокруг было обычным, «не вязавшемся» с нами;
любой налёт мистики с этих картинок слетал как листок с ветрового
стекла.