Перед убийствами везде плакал
младенец — во всех трёх местах. Даже там, где он плакать не
мог.
Октябрь — кафе, ноябрь — перекрёсток,
декабрь — пьяный сопляк.
А теперь вот январь — и два новых
случая сразу. Один за другим, почти подряд.
Пустырь и больница. Поликлиника, если
точнее.
Пустырь... Раньше там был магазин, но
его летом снесли. Напротив — банк с камерами наружного наблюдения.
Одна из тех камер запечатлела такое, во что Ломзину не верилось по
сей день — даже после сотни просмотров развернувшейся на пустыре
драмы.
«Он подпрыгнул на два метра». Увидев
запись с той камеры, Ломзин понял: юнцам с вечеринки не
показалось...
«Интересно, слышали ли на пустыре
плач? Наверняка да, потому что в больнице...»
Загудевший смартфон оборвал его мысль
— и в тот же миг погас свет.
«Здорово...
— подумал Ломзин. — И ни фонаря, ни свечек... Только смартфон с
хилым аккумулятором — да к тому же заряжавшийся при Адаме...»
Правда, смартфон так ревниво гудел,
будто желал доказать: аккумулятор у него не хилый, и вообще, он ещё
своё послужит!
Чертыхаясь, Ломзин вышел из
кухни.
Видимо, звонила Лена — хотя с чего бы
ей звонить? Они поругались, и жена уже час как ушла к соседке (она
часто так делала после ссор). Но Ломзин уповал на то, что супруга
первой решит заключить мир... или соврёт, что звонит из-за супа, не
убранного в холодильник.
Но тут он вспомнил, что отключил
громкость сигнала — в смысле, поставил её на минимум: из-за
внепланового отпуска послал всё к чертям. А бедный «Самсунг» гудел
на весь дом.
В животе Ломзина похолодело.
А может, он громкость не отключал?..
Хотел, но забыл... Ведь не мог же смартфон изменить
настройки?..
Натыкаясь на мебель, Ломзин достиг
прихожей: чёртов гаджет остался в кармане пальто.
Он пошарил там наощупь, извлёк
смартфон и обнаружил СМС без номера.
Стоп: но сигнал-то ведь был как при
входящем звонке!..
«Он подпрыгнул на два метра», —
почему-то вспомнил Ломзин, глядя на открывшееся (без его участия!)
сообщение: «НЕ БОЙТЕСЬ, Я ДРУГ».
Ломзин застыл на секунду-другую. Но
потом оказалось, что не застыл: ослабевшие ноги подвели его к
скамье перед обувным ковриком. Он и сам не заметил, как сел.
Первое сообщение сменилось вторым, а
прописные буквы — строчными: «Наш диалог будет странным: вы
говорите, я — пишу. По-другому никак».