Ломзин сглотнул с мыслью о розыгрыше.
Ну конечно, это шутка — а что же ещё?.. Чья-то нелепая, глупая
шутка...
«Нет, не шутка. И простите, что
напугал вас».
Если бы Ломзин стоял, у него бы
подогнулись колени.
— Кто вы?..
Он спросил это с уверенностью, что
звонивший услышит. И она — то бишь уверенность — оправдалась:
«Тот, кто разобрался в истории с
плачем. С плачем младенца».
Ломзину захотелось выпить.
«Знаю, вам страшно, — сообщил
собеседник, — но я не причиню вреда ни вам, ни вашим близким. Будь
вся эта история фильмом, меня причислили бы к „хорошим“».
Это признание («...меня причислили бы
к „хорошим“») выглядело как-то по-детски. Хотя писал точно не
ребёнок... Возможно, тот, кто недавно перестал быть им.
Но Ломзина не успокоило даже это.
Он облизнул губы. Если подумать, тут
два варианта — либо он спятил, либо нет. Только неясно, какой
хуже.
— За теми убийствами... За всем этим
стоял один человек?
Ответ не заставил себя ждать: «Не
человек».
Отлично. Ещё лучше. Просто
прекрасно.
— Вы поможете его поймать?
Ломзин чувствовал себя идиотом,
говоря с темнотой. Но темнота отвечала: «Его нельзя поймать. Его
можно только остановить».
Тут до Ломзина дошло — он спит.
Конечно!.. И как это сразу не пришло ему в голову?
«Вы не спите, всё взаправду. А
времени у нас мало — давайте не будем его терять».
— Послушайте, какого...
«Когда закончится метель, погибнут
люди. Если готовы помочь мне спасти их, нам надо спешить».
Ломзин подумал про пустырь. Про
увиденную им запись. Про пять уголовных дел, два из которых он (уж
не напрасно ли?) закрыл.
Сейчас творится невозможное — но и
того, что началось осенью, быть не могло.
А в смартфоне возникло новое
сообщение: «Я наблюдал за вами и знаю, что вам не плевать: вы и
правда хотели во всём разобраться. Мы должны действовать вместе. А
не поможете, будут ещё жертвы».
Артём Валентинович Ломзин, сорок
шесть лет, старший следователь следственного отдела по городу
Пскову взял наконец себя в руки и задал вопрос, уже с минуту
вертевшийся на языке:
— Я могу вас увидеть?
Лучше бы он об этом не спрашивал...
Высветившийся ответ был таким: «Это вряд ли — я уже два года как
мёртв».
(За сто тридцать один час до этих
событий)
— Хочу не диван, а новый гроб! —
сказала Рита.
Вы не ослышались — именно гроб. Не
сноп, не клоп и не сугроб — хотя было бы странно, если бы Рита их
хотела. Она сказала «гроб», и я слышал это так же чётко, как шум
машин; пробка вроде рассосалась, но трафик был плотный. Утром здесь
всегда затор.