- Мое самое сильное желание – избавиться от них однажды, раз и
навсегда! – вырвалось у Томаша. – Больше всего на свете я хочу
быть, как все, а не носить в себе непонятные и непрошенные
потенции.
Вяло удивившись, он ощутил, что ему полегчало. «Будто нарыв
вскрыл», - мелькнуло в мыслях.
- Понимаю вас, Томаш, - сочувственно кивнул кардинал. –
Признаться, меня даже радует ваше отношение к своему целительству.
Вот, если бы вы гордились тем, на что способны, да впадали бы во
грех похвальбы, у меня поневоле закопошились бы мыслишки о
дьявольской природе вашего таланта. Но, раз вы страдаете от него,
впору думать о божьем промысле. Умения ваши – ваш крест.
Платек недоверчиво глянул на него.
- Вы действительно так думаете?
- Мои люди собрали о вас всё, что возможно узнать о смертном, -
Шепер усмехнулся с долей превосходства. – Я всего лишь сделал
надлежащие выводы. Но к делу. Коли вы способны ощутить присутствие
«Михи» в радиусе двух миль, это всё упрощает. Теперь я верю, что
миссия ваша выполнима, а враг будет уничтожен! Слушайте
внимательно…
Томаш наклонился, делая вид, что внимает кардиналу, а сам в это
время горячо молился – впервые за долгие годы перед ним забрезжила
крошечная надежда на избавление от тягостного дара целителя. Он
плохо понимал, откуда вдруг проросла эта зыбкая уверенность, но его
мозг бывал и вещим…
Слова «Украина», «Первомайск», «Миха» наплывали невидимыми
облачками и таяли, а в голове у Платека билась ликующая мольба:
«Избави меня, Богородица! Избави меня, Иосиф! Избави, Иисус!»
Вторник 30 сентября 1975 года, день
Первомайский район, Каменный Мост
Осень звенела стеклянной струной, тускнея в ля-миноре. Летучие
паутинки щекотно касались лица, виясь, как июльский пух, и я
жмурился, млея на солнце - «бабье лето» дочерпывало остатки
теплыни.
Иные тополя обдало желтизной - они проглядывали рыжими прядями в
пышной шевелюре лесополосы, зеленевшей по-летнему. Деревья стыдливо
оттягивали неизбежный листопад, а то задуют ветра студеные,
разденут донага, и будешь коченеть, скорбно воздевая голые
ветви…
«Ну, все, все, - подумал я, теряя терпение, - хватит унылой
порой любоваться. Копай, давай!»
Крякнув, я энергично нажал заступом, поддевая здоровенную
морковь, отъевшуюся за лето – оранжевая маковка с увядшей ботвой
выглядывала из разворошенной грядки, словно не умещаясь в недрах
сочного чернозема. Уродился овощ! Второй мешок набиваю.