Я молитвенно сложил ладони.
- Больше не буду!
- Ла-адно, прощаю, - затянула Наташа или Даша, по-девчоночьи
важничая. - Подходи к первому купе, наши все там будут.
- Так точно! – перенял я армейский формат Петра или Павла.
Провожая глазами девушку, я оценивал вприглядку ее фигуру, а
заодно завидовал наташиной или дашиной открытости. «Наши все» - это
попутчики, с которыми она уже успела познакомиться. Скоро у первого
купе весь вагон соберется…
Я опустил узкую «девичью» полку и раскатал свернутую постель.
Бельишко сама пусть, раз не хочет вдвоем…
Поднатужившись, достал матрас с третьей полки и расстелил внизу,
своему одинокому организму. Вдруг мысли о суетном покинули меня,
упорхнув, как спугнутые птицы – приминая постель, уселся Брут. В
стильной спортивке он выглядел обычным пассажиром. Вагона СВ.
- В-вы? – выжал я, оплывая ужасом.
- Мы, - невозмутимо подтвердил Федор Андреевич, и слегка
раздвинул губы в мефистофельской улыбке. – А чего это ты сбледнул,
Антоний? Садись, перетрем за жизнь…
Я медленно опустился, нащупывая диванчик задницей. Сердце билось
глухо и часто, попискивая в ушах и затемняя свет. Отстоявшиеся
страхи взбаламутились, а недавняя боязливая радость смерзлась, как
дерьмо в стужу.
«Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел, а от тебя, Брут, и
подавно уйду!» - крутилось в голове. – Тут и сказочке конец…»
Глянув на Петра или Павла, буржуин непринужденно кивнул ему:
- Спасибо, свободен.
Петр или Павел дисциплинированно удалился, а на губах Брута
заиграла насмешечка.
- Ну, что, герой-любовник? Побазарим? – порывшись в кармане, он
достал конфету в блестящей обертке, с шелестом развернул ее и сунул
в рот. - Жнаеш, а ведь Шветка на тебя жапала… На тебя!
Предштавляеш, как любов жла? Ум-м… – «Минотавр» покачал головой,
жуя и причмокивая. – Вкушно! И что ты думаешь? Пока выбирал, как
мне вас дрючить, целую коробку слопал! Зато выбрал. Я вас,
попугайчики мои ощипанные, разлучу! Вот и всё. Супружницу мою
безутешную в этом времени оставлю – пущай рыдает, я ей тазик куплю,
- а тебя, Антоний, зафутболю в самый застой! Брежневский, я имею в
виду. Вот и всё. Не веришь?
- Верю, - каркнул я пересохшим горлом.
- И правильно делаешь, - Федор выудил знакомый серебристый
смартфон, покачал его на ладони, а затем вытянул руку и сунул
гаджет ко мне в карман. – Пусть пока у тебя побудет, потом заберу,
хе-хе… Психоматрицу я еще в редакции снял, а минут через десять… -
он глянул на часы «Лонжин». - Ровно через шесть минут эта твоя
«душка» угодит в одна тыща девятьсот семьдесят третий… нет, пока
еще семьдесят второй… и вселится… Ну-у… Не знаю даже, в кого. В
такого же, как ты, чмошника, или в бомжа, в алкаша, в
старика-инвалида… В той локации выбор скуден. Вот и всё. А
неодушевленная «тушка» останется здесь – завалится на пол, наделает
в штаны… Будет ножками сучить и мычать. Прикинь? Но ты не волнуйся,
все будет хэппи-энд! Наташа проследит, чтобы Антоху Чернова срочно
сняли с поезда и поместили в специализированное учреждение… Вот и
всё. Глядишь, через месяц-другой на горшок ходить научится Антоша,
ложкой кушать и выговаривать букву «Р»… – притушив глумливую
ухмылочку, Брут закатал рукав спортивного костюма, открывая
маслянистое сияние золотых часов. – О! Пора, мой враг, пора.
Посидим на дорожку!