К станочку обессилено привалились легчайшие плиты пенопласта –
горячей струной я вырезал из него буквы, а он до того противно
шуршал, что от этой скрипучей суши горло перехватывало. На стене
висели заляпанные краской трафареты, полный набор пил да лобзиков.
Кисти, краски, клеи, лаки да растворители я хранил в шкафу, строго
соблюдая ТБ - поближе к жестяному коробу вентиляции. Вот только
стойкий коктейль из запашков бензина, ацетона, нитроэмали и прочей
химии не выветривался, перебивая иногда «лесной» дух оструганного
дерева.
Я коснулся пальцем залакированного стенда, и удоволенно кивнул –
не липнет. Поднатужившись, уложил «наглядную агитацию» одним краем
на стол, а другим – на подоконник, где чахла герань, гордо распушив
над горшком красные цветы. «Засыхаю, но не сдаюсь!» Собственно
цветок произрастал в банке из-под горошка с еле читаемым брендом
«Globus», но поржавевший сосуд целомудренно прятался в треснувшем
кашпо, обмотанном синей изолентой, местным заменителем скотча.
- Ну, и живуче ж ты, растение, - покачал я головой.
Нюхнув поллитровую склянку – не пахнет, я покаянно шагнул к
эмалированной раковине и набрал воды из вечно каплющего медного
краника.
Сухая растрескавшаяся земля, серая, словно табачный пепел,
впитала воду без остатка.
- Пей, пей… - ворчал я. – Хоть кому-то счастье…
Достав кисти с красками, вернулся к стенду «Профсоюзная жизнь».
Перебарщивать с серпами-молотами, звездами и прочей «совковой»
атрибутикой я не стал, решив попросту написать портрет председателя
месткома, женщины настолько активной и энергичной, что хоть
заземляй ее.
По оргалиту я работал красками редко, но дело пошло.
Широковатое, скуластое лицо Людмилы Прокофьевны протаивало,
проступало на глазах, обретая и цвет, и плоть, и даже страсть. В
синем комбинезончике на лямках, в мужской рубашке с закатанными
рукавами, с «пергидрольными» кучерями после химзавивки,
председательница, мерещилось, уже проявляла норов и хватку, словно
двухмерный кадавр.
Дверь отворилась, издавая дребезг отставшим листом алюминия, и
меня пробрало – будто ледышку за шиворот скинули. Судя по шарканью,
шороху, шмыганью и насвистыванию, ко мне заглянул сам «пан
директор» – только он обладал талантом производить много звуков из
ничего. Но лучше не поворачиваться к двери спиной…