- А вы не спешите с выводами, Николай Викторович, - вкрадчиво
заговорил Врублевский. – Разве я зову к госперевороту? Нет же! Все
останутся на своих местах. Косыгин как рулил Советом Министров, так
пусть и дальше рулит, он в Политбюро единственный, кто в экономике
смыслит. Брежнев – генеральный секретарь партии? О`кей! Пускай себе
генералит на здоровье. А править должен Подгорный! Это, знаете, как
в кино: генсек – композитор, предсовмина – сценарист, а вы –
режиссер. Вот и всё.
Виталий Константинович легко поднялся и подошел к окну.
Островерхие ели Тайницкого сада спорили со шпилями кремлевских
башен, что крепко сидели ниже по склону. На аллеях копошились
курсанты, лопатами сгребая снег, а вот смести осадки с памятника
Ленину никому в голову не пришло – и каменный вождь мирового
пролетариата обиженно поник, нахохлился под белой холодной
шубой.
Мужицкий гогот «режиссера» ударил по слуху и нюху – запахло
чесноком, потянуло салом и почему-то одеколоном. Верхняя губа
Виталия брезгливо дернулась.
- Браво! – воскликнул Подгорный. – Фильм выйдет, что надо,
зрители оценят. – Взгляд его стал колюч: - А сам-то как? А,
Константиныч? Небось, тоже фамилиё свое в титрах видишь?
- А как же! – усмехнулся Врублевский, оборачиваясь.
- В актеры метишь? – прищурился Николай Викторович. - Или в
операторы?
- В помощники режиссера, - спокойно ответил Виталий.
Председатель Президиума Верховного Совета рывком встал, и
медленно прошел к окну. Оглядев, будто впервые, пустынную
Ивановскую площадь, он протянул Врублевскому руку.
- Утверждаю, помреж!
Виталий крепко пожал мягкую, вялую ладошку Подгорного, и будто
подгадал – за окном ударили куранты, отбивая полдень.
Арбат, 15 апреля 1973 года. После трех
- Все, можно смотреть, - я отошел от мольберта, обтирая руки
ветошью. Мавр сделал свое дело.
Жанна Францевна продефилировала и обогнула готовый портрет.
- Это я? – произнесла она после долгого молчания.
- Это вы, - бегло улыбнулся я. Смотреть на картину глазами ее
героини, угадывая мысли и чувства – занятие увлекательное и
захватывающее.
- Хм… Я мнила себя сильной… Гляньте! Она слабая… Какая-то
нежная… В ее-то годы!
- Ваш возраст, Жанна Францевна, называют элегантным, вот только
редко кому дано сберечь эту элегантность, - мой голос зазвучал
мягче, почти доходя до бархатных тонов. - Вам это удалось. А что до
силы… Не стоит мериться с мужчинами, мы – разные.