Я не стал выглаживать лицо на портрете, замазывать морщины и
прочие шрамы времени. Просто уловил скрытое обаяние и ту самую
опасную женскую силу – эти врожденные или благоприобретенные
свойства воспринимались глазом в первую очередь, отвлекая внимание
от возрастных примет. Грубоватое присловье «Сзади пионерка, спереди
пенсионерка» полностью относилось к Минц. Лицо ее увяло, но в
движениях ладного стана все еще сквозила музыкальность и утомленная
грация.
- Спасибо, Антон, - губ критикессы коснулась тень улыбки. –
Отвыкла быть женщиной. Спасибо, напомнили. Да! – встрепенулась она,
словно застеснявшись откровенности. – Работаете на заводе?
Художником-оформителем? Тратите время!
- Да я пробовал устроиться в комбинат живописного искусства –
бесполезно, - моя рука сама потянулась в затылке почесать. - Я же
не член Союза художников! Главное, чтобы работать в комбинате
графики, необязательно состоять, но вот КЖИ… Да вы и сами в курсе!
А чтобы приняли в МОСХ, надо выставляться и выставляться. Так что…
Работаю!
- Правильно делаете! – отрывисто бросила Минц. – А Выставком… -
на ее тонких губах заплясала лукавая усмешечка. – Есть у меня
знакомцы в комитете!
* * *
В мастерской я провозился дотемна, наводя орднунг.
Потихоньку-помаленьку наживалось художническое добро. Вон, на
низком подоконнике «нормального» окна скатан тот самый рулон холста
«Караваджо». Спасибо «крестному отцу Пахому», было чем заплатить
барыге. А вот великолепные наборы красок «Виндзор энд Ньютон». А
кисточки – одна другой краше! Колонковые, беличьи, козьи, из ворса
мангуста и медведя, из барсучьего волоса, лайнеры из соболя и
флейцы из щетины!
Говорят, ковбои на Диком Западе первым делом заботились о своих
«кольтах». Вот и я теперь «вооружен и очень опасен» - для всей
живой и преходящей красоты, которую еще не перенесли на плоское
полотно.
Одевшись, я вышел за дверь и закрыл ее на вычурный ключ с
затейливой узорной бородкой. Старинный замок успокоительно щелкнул:
но пасаран!
Расслабленный, освобожденный от забот и хлопот, я спускался по
«своей» узкой лестнице, откованной из черного, потертого железа,
когда вдруг увидел девушку. Высокая и стройная, в накинутой на
плечи дубленке, она поднималась на четвертый этаж, глядя под ноги.
Грива каштановых волос нагоняла тень на склоненное лицо, но вот
незнакомка вздернула голову.