[1] «Соль» -
перуанская денежная единица. 1 соль равнялся 5 франкам, пять солей
равнялись британскому соверену.
Июль 1879 г.
Северная
Атлантика,
28 ° северной
широты.
- Вот убей, не пойму, что
нашему богоспасаемому Отечеству понадобилось в этом, простите мой
французский, афедроне мира?? Всего ничего спуститься к югу - и
можно заглянуть вниз с земного диска и полюбоваться хоботами тех
самых слонов! В детстве, помнится, как прочитал книжку с индийскими
легендами, где о сём говорится – так мечтал свесить с края земного
диска верёвку и спуститься к слонам. Всё меня занимало: что они там
едят?
Судно находилось в море уже
вторую неделю. Выйдя из Остенде, «Луиза-Мария» зашла сначала во
французский Брест, где на борт поднялся Остелецкий. «Конспирация,
дорогой барон, конспирация! – объяснил он свою задержку. - Лишний
раз перестраховаться не мешает, да и прихватить кое-кого
требовалось после Парижа…»
«Кое-кто» оказалось дюжиной
крепких молодцов, навьюченных металлически звякающими сумками и
баулами. «Моё, так сказать, сопровождение. – пояснил Остелецкий. –
В краях, куда мы, Гревочка направляемся, они лишними не будут. А
пока, вели устроить их где-нибудь, да так, чтобы с командой
парохода лишний раз не пересекались».
Закадычные друзья беседовали,
стоя на шкафуте. Форштевень с шуршанием режет воду, слепящие
солнечные блики играют на мелкой волне, отскакивают от воды, словно
от осколков зеркала, вспыхивают на бортах, на подволоках кают,
весело прыгают по стенкам надстроек, по стоящим на кильблоках
шлюпкам, по траурно-чёрному кожуху дымовой трубы и раструбам
вентиляторов. Позади остался Бискайский залив и переход к Канарским
островам. «Луиза-Мария», нарядная, сверкающая надраенными
медяшками, несёт хозяев в свадебное путешествие – к далёкому
горизонту, где уже угадывается в полуденном мареве зубчатый профиль
острова Тенерифе.
- То-то, что не поймёшь,
Гревочка. А вот твоя жена сразу обо всём догадалась. В том числе и
насчёт «Пасифик Стим» - кто, мол, это такой умный тебе советы
даёт?
Греве вздохнул. Камилла после
завтрака закрылась в каюте, прячась от дневной жары, и теперь они с
Остелецким были предоставлены друг другу. Но барон не питал иллюзий
– вечером из него вытянут каждое слово сказанное гостем из
Петербурга. Сопротивляться бесполезно, у баронессы это получалось
не хуже, чем у испанских инквизиторов. Правда, несколько иными
методами.