такато...
Странное дело, думал он, подымаясь по выщербленным ступенькам из
прохладного подвального сумрака (еще одна проверка – слежки
по-прежнему нет), странное дело, но когда-то ему всерьез казалось:
прочувствуй по-настоящему, до конца, вкус этого волшебного напитка
– и постигнешь самую душу города, где он рожден. Чудесный,
проклятый, нежнейший, капризный, насмешливый, порочный, вечно
ускользающий от подлинной близости Умбар... Стерва немыслимой красы
и шарма, напоившая тебя приворотным зельем – специально, чтобы
флиртовать на твоих глазах с каждым встречным-поперечным, – когда
есть лишь один выбор: либо убить ее, либо махнуть рукой и принять
такой, какова она есть. Он – принял и вот теперь, вернувшись после
четырехлетней разлуки, понял наконец с полнейшей определенностью:
вся гондорская жизнь барона Тангорна была не более чем затянувшимся
недоразумением, поскольку настоящий его дом – здесь...

Он остановился у парапета, опершись локтем о теплый розоватый
известняк, окинул взором величественную панораму обеих умбарских
бухт, Хармианской и Барангарской, и вдруг сообразил: да ведь именно
здесь, на этом самом месте, он тогда встретился с бароном Грагером
– в самый первый день своего пребывания в Умбаре! Резидент выслушал
Тангорново представление и холодно отчеканил: «Плевать я хотел на
Фарамировы рекомендации! К настоящей работе, юноша, я вас допущу не
раньше, чем через полгода. К концу этого срока вы обязаны знать
город лучше, чем местная полиция, говорить на обоих здешних языках
без следов акцента и располагать кругом знакомств во всех слоях
общества – от уголовников до сенаторов. Это – для начала. Не
справитесь – можете отправляться обратно: займитесь художественными
переводами, это у вас и вправду выходит неплохо». Воистину, всё
возвращается на круги своя...
Сумел ли он стать здесь своим? Вряд ли это вообще возможно...
Но, как бы то ни было, он научился слагать весьма ценимые знатоками
такато, вполне сносно разбираться в оснастке судов и непринужденно
изъясняться с хармианскими контрабандистами на их фигурной фене; он
и сейчас сумеет с завязанными глазами провести гондолу по лабиринту
каналов Старого города и по сию пору держит в памяти не менее
дюжины проходных дворов и иных мест, где можно оторваться от
слежки, даже если его «зажмут плечами» – примутся в открытую вести
целой бригадой... Он сплел тогда здесь весьма неплохую агентурную
сеть, а потом у него появилась Элвис – человек, для которого в этом
городе не существовало тайн... Или, может быть, это он появился у
нее?