Вот тогда-то его и посетила странная идея – дать Хаддами для
экспертизы письмо Элоара, найденное среди вещей убитого эльфа.
Содержание письма они с бароном разобрали по косточкам еще во время
своего хоутийн-хотгорского сидения (надеялись найти в нем хоть
какие-нибудь зацепки, как пробраться в Лориен), однако ничего
полезного для себя так и не извлекли. И вот теперь Халаддин – сам
не зная для чего – пожелал, пользуясь случаем, ознакомиться с
психологическим портретом эльфа.
Результаты повергли его в полное изумление. Хаддами соткал из
ломких завитков рунического письма образ человека в высшей степени
благородного и симпатичного, может быть, излишне мечтательного и
открытого до беззащитности. Халаддин возражал – графолог стоял на
своем: он проанализировал и другие записи Элоара, его
топографические и хозяйственные заметки – результат тот же, ошибка
исключена.
– Значит, цена всем вашим измышлениям, маэстро, – ломаный грош!
– вышел из себя Халаддин и поведал опешившему эксперту,
что он сам застал в Тэшголе, не скупясь на медицинские
подробности.
– Послушайте, доктор, – вымолвил после некоторого молчания
как-то даже осунувшийся Хаддами, – и все-таки я настаиваю – там, в
этом вашем Тэшголе, был не он...
– Что значит «не он»?! Может, и не он сам изнасиловал
восьмилетнюю девочку перед тем, как перерезать ей горло, но это
сделали те, кем он командовал!..
– Да нет же, Халаддин, я вовсе не об этом! Понимаете, это
глубокое, немыслимо – для нас, людей, – глубокое раздвоение
личности. Представьте себе, что вам пришлось – ну, так уж
сложилось, – участвовать в чем-то подобном Тэшголу. У вас есть
мать, которую вы нежно любите, а у эльфов иначе и быть не может:
дети наперечет, каждый член социума поистине бесценен... Так вы,
надо думать, сделаете всё, чтобы избавить ее от знания об этом
кошмаре, а при эльфийской проницательности тут не обойдешься
враньем или примитивным умолчанием, вам надо и вправду
перевоплотиться в иного человека. Две совершенно разные личности в
одном существе – так сказать, «для внешнего и для внутреннего
потребления»... Вы меня не понимаете?
– Признаться, не совсем... Раздвоение личности – это не по моей
части.
Странно, но похоже, что именно этот разговор и натолкнул
Халаддина на решение той самой, главной, задачи, над
которой он бился, и решение это ужаснуло его своей примитивностью.
Оно лежало прямо на поверхности, и ему теперь казалось, будто он
все эти дни старательно отводил глаза в сторону, делая вид, что не
замечает его... В тот вечер доктор добрался до башни, куда их
определили на постой, затемно; хозяева уже легли, но очаг еще не
погас, и он теперь сидел перед ним в полной неподвижности, глядя на
оранжевую россыпь угольев остановившимся взглядом. Он даже не
заметил, как рядом с ним появился барон.