— Достопочтенный Уту, мать твою, к
тебе люди пришли!! — гаркнул командир, хлопнув ладонью по
столу.
Храп прекратился. Откуда-то
донеслось недовольное приглушенное ворчание, и часть беленой стены
выдвинулась вперед, приоткрывая проход в тайную каморку. Крепко
запахло перегаром.
— Ходют тут, ходют... Ни днем, ни
ночью покоя нет от вас... — донеслось недовольное ворчание, и в
коленопреклоненный зал вышел, неуверенно ступая, небольшого роста
кругленький старичок с засаленной жиденькой бородкой. Одеяние
жреца, украшенное золотым шитьем и символами величайших двенадцати
акад, топорщилось и заминалось складками на выпирающем круглом
животе. — Нет бы по-тихому померли, никому не мешая...
— Тащись сюда живее!
— Никакого уважения к пожилому
человеку..., — продолжал ворчать жрец. Наконец, он плюхнулся за
стол, кашлянул и взялся за перо.
— Первое имя!..
— По всей форме записывай, как
положено! — строго одернул его Никкаль.
— Да какая, забери меня духи,
разница?..
— Разница есть для тех, кто выживет,
чтобы никто не смог оспорить их право искупления. Поэтому пиши!
Жрец поднял на Ника долгий,
многозначительный взгляд, кашлянул, и принялся выводить неожиданно
ровные, красивые вензеля букв.
Заполнив какую-то общую форму, он
записал имена пленников столбцом, и велел каждому из них поставить
напротив своего имени роспись или какую-нибудь другую отметку.
Эш не умел выводить красивый именной
вензель, как парень с лисой на руке или Дарий. Но и ставить
позорный крестик или загогулину тоже не собирался. Тщательно
вырисовывая каждую букву, он просто написал свое имя и отдал перо
следующему пленнику.
— Так, теперь все по одному подошли
к «небесному крыльцу»... — старик громко зевнул, показав гнилые
зубы. — и по-быстрому поклонились. Именем Небесного Орла,
двенадцать великих акад породившего, принимается клятва твоя,
отверженный рода людей, против врага детей крылатых меч свой
обнажившего... — загнусавил жрец.
Переглянувшись, пленники потянулись
к «мешку», по очереди вставая на него левым коленом.
— ... Да будет повержен Змей, и да
прославится сила акад, земли людей стерегущих от детищ его, —
продолжал тянуть речитативом старик. — И да возрадуются те, кто
ступит на земли проклятые не по своему безумию, а во имя живущих, и
да простятся им ради доблести их все грехи их, живым и
мертвым...