Но уйти не удалось. При первом же Семёновом шаге Муса зыркнул
недобрым оком и, щеря почернелые от шербета зубы, проклекотал:
– Куда наметился, свиное ухо? Здесь стой, со всеми вместе.
Аллаха молить надо, чтоб живыми из песка выйти.
– Я не мусульманин, – покачал головой Семён, – Магомета не знаю
и молитвам вашим не учён. Верую во единого бога отца вседержителя,
творца неба и земли, видимым же всем и невидимым. И во единого
господа Исуса Христа, сына божия, единородного, иже от отца
рождённого прежде всех веком. Света от света, бога истинна от бога
истинна, рожденна, а не сотворенна, единосущна отцу, имже вся быша.
Нас ради человеком и нашего ради спасения сшедше с небес и
воплотихом от духа свята и Марии девы, и вочеловечшася...
Семён размеренно произносил с детства знакомые строки. Сухие
слова падали с губ и пропадали, непонятые бусурманским ухом. Но
одно было ясно: непокорствует раб перед своим господином, творя
злые речи и обращая знамения Аллаха в насмешку. Это о таких сказал
пророк: "смиряйте их и ударяйте!" А здесь, перед лицом смерти
смирять непокорного можно только смертью. И Семён, как бы
невзначай, положил руку на пояс, готовясь к давно лелеемой битве.
Что же вы, верные, ступайте, возьмите раба, если прежде он не
возьмёт у вас остаток жизни.
Но Муса, скривившись, будто соку хлебнул от незрелого граната,
всё же не ударил Семёна и не крикнул ничего, а произнёс
согласно:
– Молись, Шамон, Иссе-пророку, деве Марйям – молись как умеешь.
Не даст Аллах воды, завтра все умрём, – и, отвернувшись от Семёна,
грузно опустился на коврик.
Секунду Семён стоял недвижно, затем тоже преклонил колени на
горячем песке.
– Бисмаллаху рахмону рахим!.. – заголосили мусульмане, и Семён в
мыслях вторил им: – Отче наш, иже еси на небесех...
Немилосердное аравийское солнце клонится к вершинам барханов,
калит пересушенную землю, плавит мысли, высушивает разум, готовя
путника встречь злому ангелу Азраилу. Это на Руси солнышко жизнь
обещает, а здесь – смерть. Плывёт перед глазами песчаная степь,
переливается зноем, дрожит в миражном мареве, сплетается
изумрудными струями, будто речка звенит, перебирая на перекате
гальку.
– ...хлеб наш насущный даждь нам днесь...
Не надо хлеба, воды глоток: смочить шершавый язык, ободранное
песком горло... Ныне и впрямь остаётся ждать аллахова угодника,
баснословного ДарьЯ-бабУ. Только где его найдёшь в нынешнем веке,
где токмо прелесть, и тля, и пагуба...