От сельца Долгого жребий пал на Игнатов двор, и старик послал
Семёна. Лошадь дал – Воронку, старую, но ещё ножную. Подорожников
велел готовить не скупясь. В дорогу благословлял с улыбкой.
"Радуется, – пришла догадливая мысль. – Со двора согнал, себе
путь открыл."
Жене вместо прощания Семён сказал коротко:
– Смотри, ежели что – смертью убью.
– Семён Игнатьич! – стоном выдохнула Фроська. – Да я... ни в
жизть!..
А Семёну вдруг весело стало и легко. Чёрта ль в них – старой
жене да батьковой похоти, а сейчас впереди дорога, новые места,
вольная жизнь. Хоть час, да мой, а там, как господь положит.
Отправлялись обозом на осьми телегах с ездовыми и работниками:
на передней подводе дядя Савел Губарев, за ним Игнашка Жариков –
бедовый хлопчик, братья Коробовы – Тит да Потап, следом Гарасим
Смирной, Митрий Павлов, Зинка Павлов тож, а последним – Семён на
своей кобылке. В работниках шли Гришка Огурец да Ряха Микифоров –
бывые стрельцы, грозившие в случае чего, оборонить обоз от лихих
людей. У Гришки для того и пищаль была припасена со всяким
снарядом, а у Ряхи токмо ножик засапожный. Верховодить староста
послал своего сына Василья. Отписи на него выправил, денег отсчитал
четыре рубли с полтиною и пистолю дал немецкой работы с кремнёвым
курком.
Помолились у Успенья и тронулись. Семён светел был, уезжал не
оглянувшись, и ничто в душе не холонуло, а придётся ли домой
воротиться.
До Волги-реки ехали не опасно – дорога хоженная, народ живёт
смирный. В Царицине стали сбиваться с другими чумаками и подряжать
ратных людей для обороны от калмык и юртовых татар. Смета вышла по
пятиалтынному с воза. Василий поморщился, да отдал. Без обороны
ехать боязно, а на Гришку Огурца надежда плоха.
На дощаниках у Царицы-реки перегребли Волгу, а там уж, за
Бакалдой – пустая степь. Там, на полдень поворотя, и лежит великий
маныч – солёное озеро Баскунчак.
Весной да в начале лета степью проезжать весело. Ветер шевелит
ковыли, движет волнами. Жаворонок в синеве разливается – высоко,
глазом не ухватишь. Стрепет над травами летит как пьяный, шатает из
стороны в сторону. Байбак свистит у норы, предупреждает своих – мол
люди едут! Пустые телеги идут тряско – за день так наколотишься,
земля не родной кажется. Вечерами возы ставятся в круг, волы и
стреноженные лошади пасутся под охраной. Над кострами вешают
татарские казаны, пшено в них сыплют не по домашнему густо, щедро
заправляют топлёным маслом. Разговоры у костра тоже дорожные – всё
больше о дальних странах, будь они неладны!