Да, хоть я и обитал в теле мальчика, но воспринимать этого
мужчину своим отцом у меня никак не получалось. Ведь как ни крути,
а здесь я был абсолютным чужаком. Шпионом, заброшенным невиданными
силами в чужой мир и в чужой разум… Вполне естественно, что никаких
теплых чувств у меня ни к кому не возникало. Да и в моих же
интересах было, чтоб подобный статус-кво сохранялся и дальше…
Я понимал, что должен испытывать грызущую меня тупыми зубами
вину перед невинным ребенком, которого я нагло заменил в его же
теле. С моей стороны все выглядело так, будто я ворвался в разум
Данмара, а потом вытеснил его, став полноправным хозяином в его
голове. И пусть я мог найти себе множество оправданий,
заключающихся в том, что это все задумка Дьявола, а я лишь слепая
пешка в его руках, но могло ли это стать истинным утешением? Хоть я
и был грешником, который томился в адском пламени несколько эпох,
но отъявленным злодеем я себя не желал считать. Даже во время
заточения моей души, я как мог старался сохранить остатки хоть
что-нибудь человеческого. Я упорно пытался действовать вопреки
тому, к чему нас толкали демоны. Впрочем, это все равно не отменяло
того факта, что длительное гниение в адском пекле не прошло для
моего разума бесследно. Так что это маленькое горе одной небольшой
семьи, виновником которого я стал, мною воспринималось как-то
слишком уж отстраненно. В общем, получив вожделенную свободу и
покой, я не совсем понимал, что чувствую, и как должен
реагировать.
А в остальном же, новая жизнь стала для меня чем-то невероятно
странным и мистическим. Я все никак не мог привыкнуть к тому, что
мне не нужно ежечасно сражаться, выгрызая право на существование у
каждого встречного. Я не умел спать, не вскакивая по ночам от
ощущения, что меня настигают кровожадные демоны. Мне постоянно
снились кошмары Преисподней, которые словно полчища ядовитых пауков
пытались протиснуться из моих воспоминаний в окружающую меня
реальность. Но мой мирок, состоящий пока только из трех комнат
небольшого домика и такого же небольшого дворика, сопротивлялся им,
оставаясь островком спокойствия и безмятежности. И на этом островке
моя душа нежилась, пытаясь исцелить полученные за столетия боли
раны, не веря в свое счастье.
Но время шло, а я никак не мог научиться терпеть кого-либо рядом
с собой. Я постоянно вздрагивал от прикосновений отца Данмара и
отпрыгивал от него, словно испуганный кот от ушата ледяной воды.
Эпимос, первое время, пытался меня успокаивать и насильно заключать
в свои объятия, но делал этим только хуже. Один раз его упорство
довело до того, что я совершенно неосознанно прокусил ему
предплечье. Просто обретенные в аду инстинкты оказались сильнее
моей воли, и тело сделало все без участия мозга.