Убавив скорость, он принялся снижаться; ночное небо скрывало его
от посторонних глаз. Пролетев над агорой и Ареопагом, Кадмил
свернул к Царскому холму, где угловатой громадой белел дворец
Пелонидов.
Размерами тот превосходил любое городское здание: два крыла, три
этажа по десять локтей в высоту, да ещё башня – удивительное
сооружение, в котором помещалась опочивальня Ликандра. Дворец не
был, разумеется, сложен из сырцового кирпича, подобно всем
городским домам – на стены царской резиденции пошёл лучший
пентелийский мрамор. В тронном зале потолок подпирали колонны,
стены выстилала мозаика, под огромной кухней был устроен погреб с
ледником, куда круглый год привозили снег с горных вершин, и даже
рабам полагались отдельные закутки для сна – чтобы не смущали
лишний раз взор правителя.
Словом, здесь было довольно места, чтобы затеряться в тёмных
углах и без лишнего шума исполнить задуманное.
Кадмил осторожно приземлился на дворцовом балконе – узком, в шаг
шириной выступе, окружённом перилами. Предстояло то, что он не
любил: стать невидимым. Кадмил частенько мечтал о том, чтобы учёные
вроде Локсия поскорее изучили, как это работает, и придумали
какую-нибудь магическую штуковину вроде того же лётного костюма.
Тогда оказалась бы не нужна постоянная выматывающая концентрация,
когда всё время думаешь, что ты невидим, невидим, невидим,
воплощаешь в голове пространство, где находишься – но без себя, с
точностью до мельчайшего предмета, будто стал прозрачным, будто
тебя нет... И попробуй лишь на миг отвлечься – сразу откроешься, а
по новой фокус уже не сработает. Всё это сложней, чем решать
системы уравнений, которым учили в детстве жрецы на Парнисе. Уже
через четверть часа пот льётся градом, а спустя полчаса и вовсе
выдыхаешься.
Но оно, конечно, того стоит.
«Невидим, – упорно думал Кадмил. – Меня нет в этой маленькой
комнате, где гуляет сквозняк, и на полу лежит пятно лунного света.
Нет меня в коридоре, и лампа на стене освещает только пустые стены
да сверчка под потолком. Меня нет на лестнице – впрочем, прислуга,
смерть на неё, экономит факелы, и здесь такая темнота, что и так
ничего не видно, без всяких магических ухищрений... Меня нет на
площадке, перед входом в гинекей, где висит эта пузатая бронзовая
лампа с едва тлеющим фитильком. Меня нет... Какой странный, гадкий
запах: вроде бы горят благовония, но притом веет ещё и трупным
душком. И где все рабы? Где стража? От кого я, собственно,
прячусь?»