Однажды их, как обычно по утрам,
уложили на зарядные ложа и оставили набираться магических сил.
Пневма входила в их тела, они видели разноцветные звёзды и слышали
небесное пение – редкие минуты, когда дети забывали о своих бедах.
В то утро трое из четверых забыли о бедах навсегда: раб, которому
надлежало спустя полчаса отключить питание, уснул подле
приборов.
Пневма опасна, если ты не рождён
богом.
Локсий прибыл по вызову испуганного
надзирателя. Кадмил был ещё жив. Ему виделась в предсмертном бреду
пустыня, усеянные чёрными кустами песчаные дюны под палящим
солнцем. Жара гнала вперёд, и приходилось брести, изнемогая от зноя
и жажды, выбирая дорогу между извилистыми стеблями приземистых
хищных растений. Потом из-за гребня дюны вышел Локсий. Он вывел
маленького Кадмила из пустыни. Вернул в мир живых. Лично отнёс в
свою лабораторию на пятом этаже и уложил в реанимационную
биокамеру.
Верховный бог больше ни разу не
повторял эксперимента, не создавал из земных людей тех, кто стал бы
подобен правителям Батима. Кадмила же оставил при себе. Сперва в
качестве слуги: давал поручения по хозяйству, посылал с мелкими
заданиями в мастерские и лаборатории. Потом принялся обучать,
показывал, как обращаться с магической техникой. И, наконец,
однажды назначил старшим, когда потребовалось срочно отбыть на
Батим. Так началась карьера Кадмила-Гермеса, бога-прислужника.
И продолжалась по сей день.
Кадмил затворил дверь, оставив раба
заниматься бессмысленной уборкой в комнате, где никто никогда не
поселится, и пошёл дальше по коридору. Он не помнил имён тех троих.
Не помнил и лиц. Должно быть, разучился привязываться к людям после
гибели родителей. Сам себе запретил. В памяти остались только
долгие месяцы заточения в лабораторном комплексе, где никому не
было дела до юных подопытных богов. Само собой, вспоминать такое он
не любил.
В общем, зря он открыл эту
дверь.
У аналитиков была Мелита. В
перепачканном рабочем плащике-экзомисе она стояла подле приборного
шкафа, запустив руки в его пыльные, ощетинившиеся проводами недра.
Молодой жрец-лаборант с усеянным прыщами носом изо всех сил тянул
заевшую в выводной щели перфоленту. Рядом нетерпеливо притоптывал
ногой старший аналитик, толстый лысоватый Ификл.
– Менять надо, – говорил он с
заботой в голосе. – Пятый раз за месяц ломается. У Левкиппа такой
же стоит без дела. Договориться бы.