Над ним была крыша. Закопчённые
стропила, на которых он знал каждый сучок и каждое пятно. Солома с
выбившимися кое-где колосками. Балка, прогнувшаяся от времени и для
надёжности подпёртая посередине столбом. Знакомая, родная
крыша.
Он был дома. В своём маленьком
андроне – мужской столовой, или гостиной, или зале собраний, в
зависимости от того, сколько человек пришло сюда есть, пить,
спорить и обсуждать новости. Привычно пахло дымом: должно быть,
старый Такис уже разжёг очаг и пёк лепёшки для хозяина. «Знает,
добряк, как я с утра лепёшки люблю, – подумал Акрион. – Ох, как
есть-то хочется».
Акрион провёл руками по шерстяному
тонкому матрасу, постеленному на ложе, и с невыразимым облегчением
вздохнул. Всё, что произошло, было, разумеется, сном. Страшным,
загадочным, требующим вдумчивого толкования – но сном. «Сегодня же
расскажу отцу, – подумал он. – И надо будет в храм сходить,
принести жертву Аполлону, чтобы вразумил на толкование. А то,
может, до Дельф прокачусь, оракула спрошу. Сон-то явно важный,
такое не каждый день приснится...»
Конечно же, это был сон. Разве
бывают наяву такие представления? Уже пять лет Акрион выступает в
Дионисовом театре, и на его игру приходят смотреть тысячи людей –
как до этого приходили на спектакли его отца, знаменитого Киликия.
Никто не играет трагедий ночью, в царском дворце, да ещё без
зрителей. И никому, конечно, в голову не придет бить другого актера
мечом. Так и поранить недолго коллегу. Даже если меч, как положено,
деревянный, а не железный.
Акриону вспомнились черные от крови
терракотовые плитки пола и мертвец, лежащий подле кровати. «Жуть
какая, – подумал он. – Всё в крови было...» Заранее усмехаясь от
того, что сам себе не верит, он поднял руки к свету, лившемуся из
окошка под крышей.
Ладони и предплечья до локтей
покрывала красно-бурая корка.
Акрион вскочил с кровати, скинув
матрас. Подбежал к окну, встал в пятно света, поднёс руки к яркому,
весёлому лучу Аполлонова светила. Только сейчас он ощутил, как
стягивает кожу засохшая кровь, почуял острый, смертельный
запах.
– Боги, – сказал он. Голос был
слабым, как у больного. – Боги...
Пальцы дрожали, в ушах стоял звон.
Снаружи, со двора доносились звуки обычного, мирного утра: бренчала
глиняная посуда, кашлял Такис, кудахтали куры.