Акриону послышались голоса. Не
настоящие голоса: они, как и фрески, и Пелон, жили только в его
памяти. Пели женщины и мужчины, взявшись за руки, почти голые,
разомлевшие от вина. «Явись, Дионис благой, в храм высокий, в храм
святой, ярый, с бычьею ногой, добрый бык, вечный бык!» Они шли,
покачиваясь от выпитого, смеялись, махали ветками плюща, венки
норовили соскользнуть с растрёпанных волос, тела блестели от масла,
всем было жарко, весело и волшебно. О, как весело и волшебно было
здесь! Почему теперь всё не так? Почему теперь тут черно и душно, и
тихо, как в склепе?
Горгий остановился. За спиной
возился Меней: почёсываясь, бренчал железом. Акрион разглядел дверь
в беспокойных тенях, взбудораженных огнём факела.
– Здесь, – буркнул Горгий
вполголоса. Стукнул несмело костяшкой в дверь. С почтением
позвал:
– Госпожа! Тут юноша до тебя дело
имеет. Прикажешь впустить?
Сердце Акриона провалилось куда-то в
живот и там забухало, как молотом по песку: буфф, буфф, буфф...
– Впусти! – женский голос. Голос
Семелы. Такой знакомый, что ноги ослабели, как у тряпичной куклы, и
в голове помутилось. Представилось, что он опять маленький, сонный,
утром щурится на свет. Мама наклоняется сверху в кроватку, целует.
Сразу весь становишься счастливый оттого, что она рядом, и весь
день будет замечательным, и вы поедете гулять к старому гроту, как
она обещала...
Он шагнул через порог просторной
комнаты. Здесь было светлее, чем в коридоре: лампы чуть рассеивали
тьму – но никак не могли рассеять до конца, по углам горбились
тени, и потолок терялся в дымной мгле. У единственной ярко
освещённой стены на кушетках за трапезным столиком лежали две
женщины. В траурных пеплосах, простоволосые. Акрион узнал их:
Семела и Эвника. Мать и сестра.
– Кто это, Горгий?
– Пускай он сам скажет, госпожа.
Акрион сделал шаг вперёд.
– Владетельная Семела, я – твой сын,
– произнёс он.
Мать молча глядела на него. Килик с
недопитым вином покачивался в отставленной руке.
– Узнаёшь меня? – спросил Акрион,
обмирая.
Семела неторопливо поставила чашу на
стол. Легко подавшись сухим телом, села на ложе.
– Горгий, ты на старости лет совсем
повредился умом. Мой сын мёртв. Возьми этого безумца под стражу и
запри внизу в камере.
Акрион быстро огляделся. Горгий,
опустив глаза, медлил, тянул нерешительно руку, будто возразить
хотел. Меней топтался рядом, не зная, как быть.