– Пиши дальше: «Люди смертны. При жизни и после нее человек за
редким исключением остается человеком. Закон не делает различия
между живым и мертвым, в особенности если закон этот положен буддой
Амидой. Столкнувшись с трудностями, которые наша служба испытала
ввиду вышеуказанного, я счел необходимым...»
Монах открыл глаза. Встал, обогнул дерево.
– Трижды, – сказал он, возвышаясь над музыкантом.
– Да, господин, – откликнулся старик.
– Трижды ты взял неверную ноту.
– Да, господин. Я заслуживаю смерти.
– Ты болен? Если да, я пришлю врача.
– Я здоров, господин. Благодарю за заботу.
– Ты устал? Вернись домой, отдохни. Я дам тебе провожатого.
Провожатый музыканту не помешал бы. Если монах, сидя под кленом,
закрывал глаза, прячась в искусственной слепоте, слепота музыканта
была естественной. Оба зрачка старика затягивала бледная пелена,
похожая на утренний туман, стелющийся по берегу реки. Родился
музыкант незрячим или утратил зрение с возрастом – этого не знали
ни монах, ни секретарь.
– Я не устал, господин.
– Не лги мне!
В голосе монаха звякнула сталь.
– Я не устал, господин, – дрожа от страха, повторил старик. – Я
измучен сверх всякой меры, но это не усталость. Вот уже третью ночь
подряд я играю в богатом доме, от заката до рассвета. Слуга
забирает меня из моего жилища и ведет к слушателям. Публика
благодарна, она не скупится на похвалы и подарки. Но когда я
возвращаюсь домой...
– Что же происходит, когда ты возвращаешься домой?
– Я не могу заснуть. Мое тело требует отдыха, а разум
противится. Разум вспоминает ночное выступление так, словно оно
длится без конца. Прошу прощения, господин. Я не должен был
отягощать вас своими ничтожными заботами.
Протянув руку, монах коснулся лба музыканта. Прикосновение
длилось и длилось, как если бы сын живого бодисаттвы ловил
отголоски ночных выступлений.
– Это не дом, – глухо произнес монах. Рука его упала, повисла
без движения. – Ты играешь на кладбище близ храма Хонэн-ин. Ты
играешь для мертвецов.
– Я знаю, – согласился старик.
«Я не должен отягощать вас своими ничтожными заботами,» – вот
что повторилось в его ответе.
– Рано или поздно ты не вернешься от них.
– Знаю, мой господин.
– Что ты исполняешь для мертвых?
– «Предательство в храме Хонно», господин. Это все, чего они
требуют. И с каждым разом публика впадает во все большее буйство.
Они неистовствуют, а я играю.