Одежду красавица носила самую изысканную. Шелковое кимоно, с
узором из листьев ивы и тигровых лилий. Широкий пояс заткан
листьями клена; на плечах колышется легкий шарф...
– И негде сменить нам усталых коней!
На пороге обители Ста Наслаждений
Встретят нас бодисаттвы –
Каннон и Сэйси.
Под руки нас, истомленных, они поведут
И даруют покой
На подножии-лотосе...
Славься, будда Амида!
Славься, будда Амида!
Вам нравится, мой юный поклонник?
Не сразу я понял, что последняя реплика адресована мне. Сперва
показалось, что драматург, сочиняя пьесу, был слишком фамильярен с
буддой. Сообразив наконец, что происходит, я судорожно подыскивал
достойный ответ, а красавица уже спускалась со сцены и шла ко мне.
Шла так, словно у нее не было ног – плыла, колыхалась, текла речной
водой.
– Вы смущены? – спросила она. – Напрасно.
Спросил он.
Вблизи делалось ясно, что передо мной актер. А может, актер
пощадил меня, выйдя из образа женщины. Пояс, завязанный сзади,
вдруг ослабел, грозя распуститься, взгляду открылось второе, белое
кимоно. Из-под него виднелись края третьего, нижнего –
темно-красного. Уверен, актер сделал это сознательно, но в его
действиях не было ничего от намерения соблазнить молоденького
простофилю. Напротив, мужчина в нем стал явственней, оттесняя
женский призрак все дальше, изгоняя прочь. Изменилась и походка:
твердый уверенный шаг.
Широкие плечи. Узкие бедра.
– Ваше мастерство восхищает, – я вскочил, кланяясь. – Позвольте
представиться: Торюмон Рэйден...
– Дознаватель службы Карпа-и-Дракона, – закончил он.
– Как вы догадались?
– У вас на одежде служебная эмблема.
Если его лицо покрывали белила, то мое залила краска. Тупица!
Безмозглый идиот! Ну конечно же, он сразу понял, кто ты! Не только
твоя одежда, но и твой дурацкий вопрос сразу показал ему, с кем он
имеет дело – с молокососом, корчащим из себя невесть что!
– Меня зовут Кохэку, – улыбаясь, актер
ответил мне изящным поклоном. Мое замешательство не осталось для
него тайной. – Друзья так зовут меня из-за смуглого цвета
лица[1].
Под гримом это не заметно, но это правда.
Рисовая мука покрывала не только его
лицо, но и все видимые части тела: шею, руки, запястья. Зато уши,
брови, щеки и веки Кохэку были окрашены в самые разные цвета:
красный, черный, зеленый. Как ни странно, даже вблизи это лишь
усиливало впечатление яркой, демонстративной
женственности.