– Надеюсь, вы не откажетесь звать меня
этим именем?
Музыка смолкла. Барабанщик на сцене
перестал стучать в свои барабаны, а флейтист оборвал тягучую
мелодию. Я не видел, чтобы Кохэку подал им знак, но знак, вне
сомнений, был, потому что оба музыканта исчезли, как не
бывало.
– Тикамацу Мондзаэмон, – звучным
голосом, гораздо более низким, чем он говорил до сих пор, произнес
Кохэку. – Запомните: Тикамацу Мондзаэмон.
– Это ваше настоящее имя?
Он засмеялся:
– Хотелось бы! Будь я господином
Тикамацу, я бы, наверное, умер от счастья. Уметь слагать такие
строки? Воистину милость богов! Тикамацу Мондзаэмон – автор пьесы,
которую я сейчас так бездарно репетировал. Я прочел на вашем лице
интерес, но не прочел узнавания. Теперь, если вас спросят, вы
небрежно ответите: «Я видел «Ночную песню погонщика Ёсаку из Тамба»
за авторством Тикамацу Мондзаэмона.»
– И меня сочтут знатоком?
– И вас сочтут знатоком, – без тени
насмешки ответил Кохэку. – Это легче легкого: прослыть знатоком.
Чтобы стать актером, горшечником, изготовителем циновок, нужен
талант и годы труда. Но для того, чтобы прослыть знатоком в глазах
невежд, достаточно вовремя ввернуть пару слов. Раз, и ты уже на
вершине горы!
– А что нужно, чтобы оставаться
знатоком после этого?
– Нужно при случае и даже без
подходящего случая время от времени повторять: «О, Тикамацу
Мондзаэмон! Я видел репетицию великого Кохэку, когда он играл роль
Коман, служанки из придорожной харчевни. Это было
восхитительно!»
– Великого Кохэку?
– А вы решили, что я даром даю вам
такие ценные советы? Позвольте же и мне получить свою долю от
вашего грядущего величия!
– Я запомню, – пообещал я. – И
поделюсь величием, можете не сомневаться. Теперь позвольте и мне
задать вам несколько вопросов. Вы знали Кояму Имори? Бывшего
смотрителя зонтика при нашем князе?
– Мы были любовниками, – без колебаний
ответил Кохэку. На лицо его набежала тень, с которой не справился
бы и второй слой белил. – Я не знал никого, в ком было бы столько
нежности.
Он старше, отметил я. Кохэку старше
господина Имори, сейчас это ясно видно. О том говорили: «юноша».
Актер – мужчина в расцвете зрелости. Хотя, пожалуй, при желании он
может быть кем угодно, и все поверят в это.
– Любовниками?
– Вас это удивляет?
– Нет.
Вакасю-до, «путь юноши», был
мне хорошо известен – правда, понаслышке. Сам я не испытывал
страстной тяги к старшим самураям; не испытывал и к младшим.
Признаться, я был рад, что господин Сэки или архивариус Фудо не
предлагают мне вступить вместе с ними на путь «мужского цветения».
Не то чтобы они были лишены достоинств, как телесных, так и
моральных, но мне не хотелось огорчить их отказом. Впрочем, вокруг
и без меня хватало случаев вакасю-до, чтобы принять их как
обыденность.