Прошел комиссию, подал заявление. Только получив письмо с
вызовом, сообщил матери. Жестоко, конечно. Однако радость так
ослепила, что ни о чем не подумал. Авиашкола, взлет-посадка. Девять
месяцев, потом «Борис и Глеб», как прозвали в народе Борисоглебское
училище летчиков истребительной авиации.
Пресловутый приказ 0362 от 22 декабря 40 года встретил уже в
полку. Потому и успел получить лейтенанта, хотя в казарму все же
перевели. Да и ладно. Это семейным туго пришлось. Попробуй, отправь
семью, как предписывал строгий документ, на Родину, и всего за две
тысячи. А холостому — ерунда. Свои тридцать часов налета он из
училища привез. Только привык, осмотрелся, и на тебе...
«...В четыре часа утра, без объявления... Киев бомбили», а
дальше по тексту...
Голос товарища Молотова , сообщил новость.
"Какая тревога? Аж руки зачесались. Да мы их на тряпки порвем. В
первый вылет, как на парад, собирались. А вернулось — треть группы.
Это уже после, втянулись. А когда их над танковыми колоннами
полетали, да поняли, что это, как сказал Ильич, «всерьез и
надолго».
Павел даже оглянулся. Его шуточки, иной раз до неприличия
острые, уже вызвали задумчивый взгляд замполита, и вполне могли
стать лыком в строку.
«...А не было у вас гражданин лейтенант умысла на теракт? Ох,
разошелся. Дойти еще надо».
За воспоминаниями и не заметил, как отмахал километра четыре. А
по жаре это совсем немало. «Ноги отваливаются. Но дойдем. Немного.
Вот и околица показалась». В мягком свете зависшего у горизонта
светила показалось, что деревья над маленькими домишками
засветились церковными свечками.
«Надо же, в детстве бабка всего раз сводила, а в память запало».
- Павел спустился с горки, перешел трухлявый мосток через
невзрачную речушку, с кувшинками и осокой, и, пошаркав сапоги о
голенища, вступил в населенный пункт. Не то что шел наобум.
Постоял, внимательно наблюдая за возможным присутствием
неприятеля: «Никого, словно вымерли. Может, сбежали? Вряд ли. Тогда
бы ставни позакрывали, а если бы увезли, то хоть собаки выли. А тут
тишина, — шел спокойно, слегка помахивая отломанным прутиком. —
Наглость — второе счастье. Но не до темноты же в кустах
сидеть?»
Возле первой хаты остановился. Тихо. Негромко позвал: — Эй,
хозяйка? Кто живой есть?
«Понятно. Идем дальше. Деревушка-то всего пятнадцать дворов, но
сельсовет должен быть. Уж это как пить дать».