— Мы с
русалками никого не трогали, — продолжала она. — Жили себе в Омуте
преспокойно, пока однажды к озеру не заявилась гурьба пьяных юнцов.
Начинался Студень. Холода пришли в Медовый Яр. А этим окаянным
дурням захотелось искупаться с русалками в зачарованной воде,
которая никогда не замерзала. Ну вот они и прыгнули в студеный
Омут, — Верея нахмурилась, погружаясь в омут собственных
воспоминаний. — Русалки пытались их спасти. Да те спьяну подумали,
что мои девоньки их утопить задумали. Вытащили только одного. А
остальные утонули.
— И первый
обвинил во всём вас? — потихоньку я начал понимать, к чему шёл
рассказ Вереи.
Русалок в
Омуте не было. Ни следа. А это могло означать только
одно.
Верея
поджала губы. Кивнула. И продолжила:
— Выживший
парень побежал в деревню и рассказал, что русалки утопили его
друзей, да и его самого пытались на дно утащить, но он вырвался, —
она подняла на меня свои синие очи, в которых горел гнев. —
Тогда-то люди пошли прямо к Омуту. Они выловили всех моих сестер. И
сожгли их заживо на костре в поле.
Я молчал.
Гадал, врёт она или нет. Чутьё подсказывало, что нет. Но разум
вкрадчиво советовал быть с ней осторожным.
— Дело было
ночью. Меня в суматохе ранили. Ударили по голове, — вспоминала
Верея. — Я упала в обморок и превратилась в девушку. Эта
случайность спасла меня и обрекла на муки. На ежедневные мысли о
моих сестрах, которые умерли в огне, а я ничем не смогла им
помочь.
— Но тебя
не убили, — заметил я.
Утешать я
никогда не умел. Да и не любил это дело. Мне за утешение не
платили. Но должен был себе признаться, что Верею мне отчего-то
сделалось жаль. Потому как мне тоже доводилось терять близких и
чувствовать собственное бессилие.
— Меня
приняли за ещё одну жертву русалок, за похищенную девушку, которую
окаянные твари хотели обратить в себе подобную, — женщина с досадой
скривилась. — Я очнулась в деревне, где меня выходили, а Бажен
положил глаз. Поначалу думала сбежать из Медового Яра. Но его
настойчивые ухаживания заставили меня задуматься. И я согласилась
стать его женой. Но продолжала время от времени принимать обличье
лобасты, чтобы отпугивать незваных гостей от Блажьего
Омута.
Она
притихла, потому что снаружи послышался женский голос. Какая-то
мать звала своих детей, загулявшихся допоздна.