Я дёрнул
бровью. Её басня заканчивалась подобно моей. Даже лучше.
Какое-то
время Бажен сверлил меня полным ненависти взором. Однако, наконец,
приметил собравшийся вокруг нас народ, и немного успокоился.
Видимо, раздумал позориться сверх меры.
Его рука
отвязала худой кошель от пояса и швырнула мне. Я поймал его на
лету.
— На вот,
плата твоя, — процедил староста. — Забирай и выметайся немедля,
ловчий. Чтоб духу твоего больше не было.
Но я никуда
не спешил. Развязал кошель и оценил содержимое.
— Пять
серебряных, — я с укором покачал головой. — Сговаривались на
восемь.
— Бери
сколько изначально и обещал и проваливай. Не вороти нос, — по тону
Бажена я понял, что платить сверх этих пяти монет он не
станет.
Встречались
такие гнилые люди, ничего не поделать. Да только и я не был с ним
честен до конца. И лобасты не убивал.
Но тут
снова встряла Верея.
— Нехорошо,
муженёк, — она говорила с той же улыбкой, но голос сделался жёстче.
— Добрый человек от нас беду отвёл, а ты на благодарность
скупишься. Прогневить богов надумал? Не терпят боги
обмана.
— Откуда
тебе, глупой бабе, про богов ведомо? — помутневшим от гнева
взглядом он уставился на жену. — Твоё дело домашний очаг беречь и
сыновей мне дать. А судить в этой деревне я буду, где добро, а где
худо.
— Мне,
Бажен, многое ведомо, — улыбка угасла на красивом лице, уступив
место холодному негодованию. — И про богов, и про добро и худо. Не
будь дураком. Отдай Ловчему деньги, и пусть ступает своей
дорогой.
Чем
завершится эта сцена, я понял сразу, как она началась. Потому как
знал хорошо таких людей, как староста Бажен. Случись разговор этот
дома, без посторонних глаз, быть может, спустил бы он Верее
дерзость. Но не на людях. Не мог он показаться слабым пред бабой.
Не умел уступить. Да ещё, как зашла речь о человеке, с которым жена
в лесу пропадала. Проучить такую бабу полагалось. И чтоб она урок
запомнила. И чтоб другим не повадно стало.
Быть может,
она и заслужила. Врала ведь мужу. И про то, что лобасту я убил. И
про то, что сама той лобастой была. Врала, видать, часто, много и
даже не краснела.
— Ах, ты,
пёсья кровь! — завопил Бажен.
Кинулся на
женщину, занеся руку для удара.
Только я
был быстрее. Хоть и стоял дальше.
Я
перехватил воздетую в замахе руку. Вывернул резко и больно. Так,
что староста заорал. А я отпихнул его прочь, заставив упасть в
дорожную пыль на четвереньки.