Филипп
развернулся к воротам Больших Вардов, а вслед за ним потянулся весь
его полуэскадрон. Появившись быстро из тумана, они также быстро
растворились в нем.
Бартлет
взором проводил уезжающего графа и, когда очертания того,
истончившись, окончательно пропали, громко выругался. Он
принадлежал к числу тех, кто всегда считает себя самым умелым и не
ожидает, что противник окажется сильнее или умнее его. Поэтому
коннетабль уже силился выдумать причину своего поражения — и
причиной этой он посчитал советника Тиддоса. В это же время
советник Тиддос сам обиженно думал, как бы выставить своего вечного
соперника в самом неблагоприятном свете перед хозяином.
Не желая
оставаться здесь дольше положенного, Бартлет крикнул воинам,
которые бестолково разворачивали коней с повозкой:
— Болваны!
Что вы творите?! Мы возвращаемся в Офуртгос. Повозку оставьте
здесь! Коней заберите!
Пока народ,
перепуганный и молчаливый, возвращался по домам, Лина продолжала
глядеть из окна на окутанные туманом городские ворота, за которыми
скрылся увозящий Уильяма графский отряд. Она еще некоторое время
простояла, вытирая слезы широким рукавом голубого платья. Впервые
за эти дни она ощутила на сердце облегчение — ее милому больше
ничего не угрожало.
— Я
надеюсь, ты будешь счастлив, — прошептала она.
Глава 6. Из огня да в
полымя
Пока
солровский отряд медленно двигался в тумане, Йева наконец-то смогла
рассмотреть рыбака — черные как смоль волосы, доходящие до плеч,
вытянутое, как у всех северян, лицо со шрамом между бровей. Он был
высок, весьма ладно скроен, хотя и сильно изможден — весь в крови,
грязи, много рваных и колотых ран, а дыхание сбивчивое с
хрипами.
Уильям
постоянно вздрагивал. Приложив руку к его лбу, Йева ощутила под
пальцами жар и печально качнула головой. Ему требовался покой, но
лошадь с носилками нельзя торопить, чтобы раненого не растрясло еще
сильнее. При такой скорости путь до Брасо-Дэнто займет в лучшем
случае дней пять.
— Отец, —
обратилась она к графу. — Почему он не исцеляется и его
лихорадит?
Холодные
глаза графа внимательно изучали рыбака, но о чем он думал, нельзя
было понять.
— Голоден,
— коротко ответил он. — Не до конца обратился, всё еще пахнет
человеком. Если бы правила не обязывали меня уведомить совет и
дождаться суда, я бы из милосердия уже прервал его
страдания.