— Вот оно!
Колдовство! — вновь воскликнул служитель и со злобой посмотрел на
мирно спящего парня. — Он, поди, с демонами связался! Говорю тебе,
женщина, сын твой проклят! Вот почему он перестал носить подаяния в
храм нашему богу!
Деревня на
то и деревня, что на вопли служителя мигом стали стекаться ее
любопытные жители. Сначала в дом зашла соседка Ахва, предчувствуя
хороший повод для сплетен. Увидев, что происходит у ее подруги
Нанетты, она запричитала, заохала и, подняв юбку для быстроты,
помчалась за мужем и детьми. Те пришли, осуждающе покачали головами
и рассказали об Уильяме остальным.
Новость
шальной птицей разнеслась по деревне. Ночь, густая, лунная, окутала
мглой дома, однако это нисколько не помешало всем проснуться,
дверям захлопать пуще, чем днем, а голосам окрепнуть и сплестись в
единый хор. И вот уже каждый успел постоять и попричитать над
спящим беднягой, который не догадывался, какие пересуды его
ждут.
— Поди же,
с суккубом связался...
— Проклятый
теперь, проклятый!
— Ой, поди,
что будет с нашей деревней...
— Без отца
совсем скатился...
— Люди
добрые, а помните, как он уходил один в леса? Вот оно!
Лишь одна
сердобольная старушка предположила, что на Уильяма напали
вурдалаки. Уж очень не хотелось ей верить в то, что такой красивый
и вежливый парень замешан в чем-то нечистом. Однако ее, конечно же,
никто не послушал, потому что это объяснение было самым скучным и
абсолютно не загадочным.
Так и
пролежал Уильям до самого утра, пребывая в мире грез. С рассветом
его всячески пытались разбудить. И даже соседка Ахва боязливо
толкала его, дабы узнать что-нибудь новенькое, о чем можно будет
рассказать уже в другой деревне, куда она как раз засобиралась под
якобы благовидным предлогом. Но все было бесполезно... Он спал,
будто мертвый...
***
Он
проснулся, когда солнце высоко стояло над макушками зеленых сосен,
то есть почти в полдень. Уилл открыл глаза, привстал и охнул от
боли. Казалось, будто его долго лупили — руки и ноги не слушались,
поясница не разгибалась, в бедра отдавало стреляющей болью, а спина
и вовсе горела пожаром. С трудом ему удалось даже приподнять руку,
дабы коснуться покрытых тиной волос, перепачканного грязью лица. В
удивлении он посмотрел на свои набитые илом штаны, которые едва
держались на худых бедрах.