Встряхнувшись, Кастор прошел к зеркалу и, поправляя невидимые
огрехи в косе и одежде, отрывисто велел:
— Экипаж. Прямо сейчас.
Затем открыл сейф и, не раздумывая, сгреб в кошель пять
столбиков монет. Возможно, эта уродливая нищенка так побита жизнью,
что не верит обещаниям. Тогда пусть ощутит в своих руках тяжесть
пятисот золотых, пусть услышит их сытое позвякивание. Она не
устоит. Никто бы не устоял. Ведь у нее даже не заберут взамен
что-то ценное! За одну лишь бумажку, никчемную, не приносящую ей ни
медяка, эта бездарная первокурсница получит столько денег, сколько
заработала бы за десяток лет изматывающей работы.
Остановленный этой мыслью, Кастор вытащил из ящика стола мешочек
от коричных палочек и двести монет переложил в него. Торг можно
начать и с трехсот. Глядишь, и их хватит.
Зал заседаний гудел растревоженным ульем — сенат еще собирался.
Обе трибуны — и левая, где располагались артефактники и куда
направился дэр Авитус ван Сатор, и правая, трибуна стихийников, —
выглядели как изъеденная молью шерстяная туника: среди синих мантий
сенаторов частыми прорехами темнели пустующие деревянные
кресла.
Напротив дверей, в конце прохода меж трибун, находились места
Верховных Магов. Из девяти пока пришли двое: дэр Ампелиус Каладар —
консул Магического Контроля, и дэр Дариус ван Тусен — консул
министерства образования и он же ректор столичной академии. Авитус
отвел от них взгляд, чтобы не выдать вспыхнувшую злость.
Отвечая на приветствия, он прошел к своему месту. К нему сразу
всем своим грузным телом повернулся Бэкчус ван Ронц, и тут же как
от камня, брошенного в воду, по воздуху разошлись волны тяжелого
душного запаха пота.
— Ходят слухи, — одышливо пыхтя, сообщил ван Ронц, — что
Верховный Совет уже принял решение и сегодняшнее голосование нужно
лишь для его одобрения. Каково, а?
На его красном лице проступили капельки влаги, а подбородки
мелко тряслись. Авитусу вспомнилось молочно-сливочное желе, которое
так любит жена, и он подумал, что теперь не сможет видеть на столе
эту дрожащую массу, а тем более как Селена будет отправлять ее в
рот.
— Значит, одобрим, — сказал он и отвернулся, сделав вид, что
разглаживает складки на мантии.
Ван Ронц возмущенно надулся, но от дальнейшего общения с ним
избавил второй сосед. Привлекая внимание, дэр Монтий ван Дарр
кашлянул в кулак и с озорной усмешкой, которая, не смотря на
почтенный возраст, вполне отвечала его неугомонному и
жизнерадостному характеру, произнес: