И Иона молчал. Парень думал, только ему известна тайна. Ему и
Иванке, юной красавице казачке. Мечта несбыточная... Да разве
прикажешь сердцу не желать абсурдного и о праздном не думать?
4
Внешняя опасность, общая всем несогласным сторонам, не хуже
доброй трапезы заставляет забыть о внутреннем раздоре.
Ехали казаки. Вольные, запорожские. Завидели еврейский стан и
расположились на привал поближе к недругам, дабы те и зреть и
слышать могли, как богатыри едят, пьют, поют. Время обеда приспело,
и не грех покуражиться над пришельцами в чужой земле, напомнить,
кто Днепра и степи хозяин.
Сжались еврейские сердца, и неуютно мыслям. А запорожцы пируют.
Чарка за чаркой. И поют. Голосисто поют, заслушаешься. Славят
чудный Днепр, восхваляют удалую Сечь.
Вышел бандурист, и зазвучала грустная песнь. Ждет казачка
возлюбленного, а воин пал от татарской сабли, но не верит молодая
злой вести, клянется ждать целый век.
- Будет слезу вышибать! – воскликнул кто-то из казаков.
- Эй, Шилохвост, где ты там? – подхватил другой.
- Выходи, Микола, сыграй, что нам повеселей, а вон тем –
пострашней! – крикнул третий и указал в сторону соседей, поспешно
собирающих свой скарб.
Тут выступил вперед красивый видом муж, одежда на нем не
казацкая. Два запорожца настелили деревянный помост. Дивчина в
вышитом сарафане и в сапожках взошла на возвышение. Микола ударил
по струнам. Черноокая звонко-звонко запела, застучали каблучки в
такт:
“Iхали хозари iз Дону до дому,
Умовляли Галю iхати з собою.”
Глядя на лихую певунью, Иона встрепенулся, свою казачку
вспомнил: “Иванка, мечта моя...”
Пассажиры кибитки поскорей расселись по местам. Мотл взмахнул
кнутом. Вперед, от беды подальше. И не станем упрекать в робости
тех, кто, страшась, гонит из сердца страх. Разбойничий свист, стук
каблуков и слова лихой песни неслись кибитке вдогон:
“Козаки почули, до лiсу майнули,
Жидiв порубали, Галю врятували.”
Слезы у Ионы на глазах.
В тексте использованы фрагменты казацкой песни.
Глава 5
Степи и Днепра хозяева
1
Бог дал Ефрему и Евдокии одно единственное чадо.
Ефрем еще нестарый казак, он полон страсти к войне, любви к
боевым товарищам и нежности к сабле и мушкету. Годы супружества
пришлись на время бражничания, походов и битв. Не часто, три или
два, а то лишь один раз в году выпадало Евдокии млеть в объятиях
мужа-воина, изведывать его неумелые ласки. Ефрем мало поднялся по
лестнице казачьей иерархии, и зависть боевых друзей обошла его
стороной, и верно поэтому и был он любим удалой братией.