Фред отвернулся к окну и плотно
закрыл глаза. Он хотел унять зарождающуюся ярость, но получалось у
него плохо. Внутри так и клокотало, так и переворачивалось
осознание окружающей несправедливости, но он был беспомощен против
ненавистных порядков. Пока был беспомощен.
Комендант, конечно, оказался слишком
пьян, чтобы уловить смысл слов Гриндора. Его кружащаяся голова
поняла все превратно.
- А, вот я дурак! – воскликнул
Краузе, - Надо было сразу догадаться, что Юнка не придется вам по
вкусу. Куда уж ей! Я ее тоже нахожу дурноватой. А у меня, ваше
благородие, вкус хороший. Самые красивые девицы, ваше благородие –
коронийки. Особенно такие стройные большеглазые блондиночки…
Гриндор резко обернулся. Лицо его
покраснело, в глазах зажглось безумие. Он схватил Краузе за
воротник, швырнул в угол повозки так, что она пошатнулась на
ходу.
- Не смей говорить о ней,
ничтожество! Заткни свой поганый рот!
Он занес кулак над холеным круглым
лицом Краузе и уже собирался разбить его в кровь, но неведомая сила
остановила принца. Он отпрянул, дрожа всем телом. Неверной рукой он
постучал в крышу повозки, делая знак вознице остановиться, и почти
кубарем вывалился на улицу.
Из-за бурана едва ли было видно
дорогу. Ноги сами несли Фреда по узким улицам. Лютый холод быстро
остудил его ярость, и теперь Гриндор чувствовал лишь усталость и
бесконечную пустоту. Спросив дорогу у двоих местных, через полчаса
он добрался до знакомого двора купца Фишмана. Не успел принц
постучать, как дверь перед ним распахнулась сама.
- Ну наконец-то! – воскликнула Юнна,
- Я уже устала ждать. Два раза обед подогревала. А вы, негодный
мальчишка, все прохлаждаетесь. Что потом прикажете делать, лечить
вас? Размечтались! И не подумаю я вас лечить, у меня столько дел по
дому, и в отцовой лавке…
Позабыв снять шинель, словно
безвольная марионетка Фред прошел вслед за девушкой. Зайдя в
гостиную, он остановился в изумлении: весь дом сиял как на новый
год. Стол под праздничной кружевной скатертью ломился от количества
блюд, зеркала блестели серебром, пол был вычищен едва ли не до
скользкости. Сияла и сама Юнна. Она завязала волосы в высокую
прическу «как у барышень» и надела лучшее свое платье с голубыми и
зелеными лентами, которое обычно боялась даже лишний раз достать из
сундука, чтобы не испортить. Вид у нее был уставший, но
счастливый.