— Марина, — сказал он потерянно, — ты обижена, я понимаю.
— Я раздавлена, — честно призналась я. — Уничтожена, Люк. Была
любовь — и нет. Мне жаль, что это случилось. Мне жаль и тебя, и
себя. И ребенка жаль.
Он непонимающе моргнул, затем сглотнул, опустил виноватый взгляд
на мой живот. Руки стали мягче.
— Ты беременна.
— Да, — всхлипнула я жалобно.
— Поэтому ты хотела согласиться?
— Я бы согласилась в любом случае, Люк. Но не теперь.
— Я ведь тебя не отпущу, Марина, — уверенно сказал он. Я нервно
засмеялась.
— А что ты сделаешь, Люк? Будешь держать меня силой? Заставишь
выйти за себя? Так за моей спиной Рудлог. Начнется война.
Попробуешь уговорить? Что ты можешь мне сейчас еще сказать? Да и
вообще, — горечь моя переливалась через край, и желание сделать
больно было нестерпимым, — с чего ты взял, что это твой ребенок?
Что ты у меня был единственным мужчиной?
— А я не был? — внимательно спросил Люк, глядя мне в глаза. Я не
смогла соврать — опустила ресницы, отвернулась.
— Я иду домой, Люк.
— Стань моей женой, Марина, — проговорил он настойчиво. —
Несмотря ни на что. Мы переживем эту ситуацию. Я сделаю все, чтобы
ты забыла.
Я засмеялась, оглянувшись на него.
— Ты меня не слышал? Я не могу, Люк. Мне противно.
— А как же ребенок? Ты думаешь, я позволю своему наследнику
расти без отца?
— Не переживай, — сказала я, ядовито улыбаясь, — ты себе еще
сделаешь, а я найду хорошего мужа и ребенку — прекрасного отца.
Любой аристократ Рудлога сочтет за счастье взять меня в жены даже с
десятью детьми.
— И ты пойдешь? — снова проницательно спросил Кембритч, не
реагируя на мой яд, и я дернула головой и зашагала по дороге в
сторону замка. Мне было так плохо, что хотелось только сбежать, и
никакие слова не могли заставить меня остаться.
— Марина, — позвал Люк. — У Луциуса есть наши фотографии из
Эмиратов.
Я, холодея, обернулась.
— Если мы сегодня не поженимся, вечером снимки будут во всех
газетах Инляндии.
— Боги, — простонала я, сразу представив последствия. — Как ты…
как ты допустил?
— Я виноват, — снова сказал он, играя желваками, и я словно
воочию увидела, какими глазами на меня посмотрят Василина и Мариан,
и что они будут мне говорить, и как начнут в народе сплетничать и
про Ани, и про меня, и про всю семью Рудлог. Сжала кулаки,
застонала от отчаяния.