Истерзанная, порванная пташка снова лежала на мху. Алинка
осторожно отщипнула кусочек мяса, скривилась: есть можно, но как же
противно. Надо все же попробовать добыть огонь.
В теории она действительно знала все. Взяла два подсушенных
камня, набрала сухих папоротниковых листьев — идеальный розжиг, —
древесной крошки. И села чиркать камнями друг о друга, вызывать
искры.
У нее даже получилось их высечь. Пару раз занимался дымок над
сухими измельченными листьями. Но огня — огня не было. Она и
ругалась, и забрасывала камни куда подальше, и снова брела за ними,
и снова упорно, долго сидела над розжигом, но ничего не получалось.
Алина даже попробовала вызвать огненные плети, которым учила сестер
Ангелина, — но здесь не появлялось тепла в области матки и по рукам
не начинали бежать горячие волны, предвестники огня.
Апофеозом неудачного дня стали не только мозоли на руках и вновь
проснувшийся голод, из-за которого она уже готова была сгрызть
тушку сырой. В сумерках, когда от мелькающих искр и сухого скрежета
камней стали слезиться глаза, неподалеку послышалось странное
ворчание и шелест. Алинка повернула голову и, ахнув, бросила один
из булыжников в сторону собравшихся мелких хищников, похожих на
зубастых крыс, с урчанием объедающих многострадальную птицу. От нее
уже шел отчетливый тухлый запашок. Крысозубы прыснули в стороны, но
тут же вернулись обратно. Через несколько минут на поляне даже
обглоданного скелета не осталось.
К Алине они не подходили, нападать не пытались, держались
опасливо, и она очень надеялась, что это падальщики. И наутро она
не проснется без ушей или пальцев.
Ночью принцессу, слава богам, никто не тронул. Но спала она
странно: казалось, что ее качает кто-то огромный в огромной же
ладони, а темнота сверху вибрирует, зовет.
«Не бойся. Иди ко мне».
«Куда идти? — спрашивала она обиженно у темноты, пытаясь
коснуться ее пальцами, которые обжигало холодом. — Кто ты?»
«Я твой отец, маленькая пташка».
Она фыркала во сне и сердилась. У нее один папа. И он точно не
похож на это… нечто.
«Ты чудо, которое я ждал. Иди ко мне. Слушай… слушай, я
зову».
«Я домой хочу», — плакала она.
Тьма проникала ей в голову, смотрела воспоминания, заново
проживала всю недолгую жизнь и густо, горько вздыхала, отчего Алину
подбрасывало в небеса, а в животе разливалось ощущение страха и
полета.