Дни шли за днями. Алина так и не рискнула уйти с обжитого места,
только стала осторожнее. Нашла себе еще несколько убежищ, где можно
было бы спрятаться и от пауков, и от людей. Тщательно выбирала
места посуше, чтобы не оставлять глубоких следов, пить к реке
выходила только в сумерках. Она очень похудела и ослабела: пусть
местный лес был щедр и на грибы, и на ягоды, да и живностью не
обделен, но растительной пищи не хватало, а глупых птиц больше не
наблюдалось — возможно, свернутая шея одной из них убедила
остальных, что новая лесная обитательница — хищница и надо
держаться от нее подальше.
Травоядных животных поблизости становилось все больше, и она
все-таки рискнула — вернулась на полянку, где происходила эпическая
битва пауков, и с облегчением увидела там останки обоих, выеденные
изнутри. Когда подошла поближе, из-под панцирей прыснули в стороны
знакомые черные крысозубы.
В награду за риск и преодоление страха у Алины появилось что-то
похожее на два кривых ножа. Она смогла легко отломить державшиеся
на выеденной связке куски нижней челюсти того паучища, что был
поменьше, — и то они напоминали по размерам мачете. Но острые края
рубили и пилили папоротник, хотя все равно нужно было прилагать
усилия. В любом случае это было лучше, чем ничего, в том числе для
разделки зверья. Потенциальной разделки, потому что охотник из
принцессы оказался никакой.
Алина скучала, боялась, голодала, наблюдала ночами за двумя
местными лунами с берега реки, пряталась от гроз… и надеялась,
надеялась, что все же ее спасут. Потому что сама она ничего не
может и не умеет.
Однажды утром она проснулась от человеческих голосов и, еще не
осознав, что происходит, забилась в самый конец наклонно лежащего
ствола, ближе к земле, скорчилась и затаила дыхание. Там была щель
от лапы тха-охонга, и принцесса видела, как шагает мимо ее убежища,
переговариваясь на незнакомом языке, группа из пяти мужчин, одетых
так же странно, как те, кого она видела на стрекозах. Один явно был
главным: на одежде виднелись грубые украшения, на пальцах —
перстни, да и вел он себя высокомерно. Остальные его очевидно
побаивались.
Осматривали они местность придирчиво и тщательно, кружа вокруг
ствола, выходя на берег, окликая друг друга, как псы. Ночью прошла
гроза, и снова выходила река из берегов, и следы, даже те, которые
еще оставались, должны были смыться, но людей что-то тревожило, и
они хмуро щупали мхи, нюхали воздух, топтались у реки.