Последнее было уже откровенной ложью. Тот человек
просил пристрелить его, и Эрвин прекрасно это помнил. Даже если
пациент не осознавал в полной мере ни где он, ни что с ним, то
наверняка понимал, что с ним сделают, если он не умрёт раньше. И
это было куда страшнее, чем вид наполовину парализованного,
искалеченного, но безуспешно пытающегося дёргаться куска запечённой
плоти, еле слышно умоляющего его добить.
Не позволят. Им ещё нужно это пушечное
мясо.
Получить разрешение на опыты тогда ещё было сложно.
Некоторые люди приходили и подписывали документы добровольно,
находились и такие. Гораздо чаще сюда отправляли преступников,
предателей, по подозрению в нелояльности: красная метка в дело – и
голову быстро поправят. Но были и такие, как этот офицер, от кого
проще и дешевле отказаться, чем выхаживать. За них документы
подписывало их руководство, с лёгкой душой отправляя «на стол». Всё
равно срок жизни истёк, а так, глядишь, независимо от исхода
операции, прослужит ещё. Умрёт – пополнит статистику. Выживет –
вернётся в строй…
На правах ещё одной единицы техники.
Когда Эрвин открыл глаза, гость по-прежнему
внимательно смотрел на него, терпеливо ожидая продолжения. Но
старику уже не хотелось продолжать. Он и так сказал гораздо больше,
чем следовало.
– Забудь, – Йегер лишь отмахнулся протезированной
рукой: – не забивай себе этим голову. Неважно всё это, давно
неважно. Заморочки нашего поколения, мы уходим в прошлое уже. Ты
тогда ещё совсем ребёнком, наверное, был.
– Меня тогда ещё на свете не было, – последовал
ровный ответ.
Повисла неловкая пауза. Эрвин недоуменно уставился на
собеседника:
– Погоди. Так это же всего лишь лет тридцать назад
было…
– Вы назвали пятьдесят первый год. Сейчас восемьдесят
третий. Тридцать два года разницы. Неполных тридцать два, если вы
говорите, что линия была под Мюнхеном. Значит, дело было в
августе-октябре. Ещё весной фронт был в горах Австрии.
Эрвин обмер, не зная, что удивило больше: то, что
Фантом зачем-то всё пересчитал, уточнил время и отговорился как по
учебнику, или то, что…
– Ты же не хочешь сказать, что ты младше этого? –
недоверчиво переспросил техник. – Сколько тебе?
Тридцать?
– Меньше.
Нет, так заметно поседеть можно, конечно, и раньше.
Однако Фантом никак не выглядел молодым парнем. Да ему никак не
может быть меньше тридцати!