Вода отдавала ржавчиной. Засорённые фильтры в
дыхательной системе уже не позволяли разобрать запахи, но отбитый
нюх был скорее плюсом в такой гнилой атмосфере.
Беглый опрос выдал несколько неисправностей, привычно
проигнорированных. Они так и висели уже долгое время, периодически
напоминая о себе некоторыми неудобствами, временами отдавая глухой
болью. А вот то, что система жизнеобеспечения сигналила о
подходящем к концу заряде аккумуляторов, было уже не очень хорошо.
Через сутки придётся искать источник заряда: и без того редко
перепадающей еды уже не хватало даже на поддержание органики, не
говоря уже о том, чтобы компенсировать затраты энергии.
Внутри пульсировала гложущая пустота. Никаких мыслей,
лишь залипшим резидентным процессом – давящее ощущение
безысходности и собственного бессилия. Шансы выбраться из этой дыры
с каждым днём становились всё меньше и меньше. Многие люди тут так
и сгнивали заживо – если не здесь, на дне, то за
решёткой.
Но он должен выбраться. Он обещал вернуться… если ему
ещё есть, к кому возвращаться. Если ещё не поздно. Он избегал
лишний раз думать об этом, но мысли всё чаще и чаще возвращались к
этому проклятому «а что, если…»
Раздались шаги. И шаги эти направлялись к
нему.
Судя по голосам и звукам шагов, человек было
несколько и это были вышибалы из местного «управления» порта.
Самоуправления, если быть точнее. Эта бандитская шайка
терроризировала всю территорию, гордо называя это «охраной». Увы,
соблюдать их порядки приходилось: конфликтовать с этими шакалами
было себе дороже, а другого выхода особо и не
оставалось.
До этого утра, по крайней мере.
– Эй, железка.
Он повернул голову. Количество подошедших людей не
понравилось сразу: в поле обзора попало сразу семеро. Дерьмово.
Такой компанией подходят со вполне конкретными целями, весьма
далёкими от мирных.
Ближних двоих он опознал сразу. Крупного
татуированного быка с мачете звали Бешеный Том, а жилистого
патлатого упыря с ним рядом – Резаком. Первый занимался вышибанием
«налогов» с постояльцев порта, второй гордо называл себя
«менеджером скотобойни». Оба прозвища говорили сами за себя, и
большинству вынужденных постояльцев порта и не менее вынужденных
жителей окрестностей не хотелось связываться с этими уродами ни при
каких обстоятельствах.