— Жаль, решительно жаль. Мой сын
Константин — уже капитан-лейтенант, хоть вас моложе. Чаю, далеко
пойдет. И ваш старший брат не промах, каперанг он, коли память не
подводит.
— Непременно желаю наверстать, Федор
Петрович. Разрешите представить коллегу и недавнего противника —
офицера флота Конфедерации Джона Рейнса.
— Как же, наслышан, — адмирал пожал
руку ковбою. — Мало вас было, но дрались крепко. Не в претензии,
что Россия северянам способствовала?
Берг перевел вопрос.
— Какие могут быть счеты после
объединения двух Америк? Мы с Алексом сейчас — как братья.
— Замечательно! — отреагировал Литке,
не дожидаясь перевода. — What is your business in our country?
Александр не ожидал такого. Понятно,
что президент академии владеет французским, как все образованные
люди, и родным немецким. Но английский язык в этой части света не
распространен. Вдобавок затрещала по швам задумка представить Джона
соавтором затеи с лодкой, озвучивая по-русски изобретения, якобы
выстраданные вдвоем. Американец не подвел.
— Мой бизнес — построить в России
субмарину. Мистер Алекс расскажет подробнее.
Пока Берг излагал суть своих
замыслов, демонстрируя наброски, чертежи и газетные вырезки из
принесенной с собой папки, ковбой рассматривал двух германцев,
дивясь их схожести, несмотря на разницу в возрасте и положении.
Адмирал, невысокий стареющий мужчина с бритым подбородком, у
которого бакенбарды срослись с подусниками и легли на эполеты
седыми густыми волнами, напоминал заслуженного породистого пса,
которому уже не гонять дичь по лугам, а хозяин предоставил любимцу
теплое место. Алекс значительно крупнее, примерно пять футов и
десять дюймов. Темно-русые усы и небольшие баки коротко подстрижены
по американской моде. В глазах неудовлетворенность. За годы в Новом
Свете он ни на шаг не продвинулся по стезе, которую его окружение
считает единственно правильной.
Общее для знакомых ковбою немцев — их
сверхъестественная правильность. За месяцы, проведенные вместе,
начиная с Чарльстона, Алекс ни разу не напивался, крайне редко
сквернословил, не обсуждал бабьи прелести, не поднимался на второй
этаж к красоткам из провинциальных кабаре. Он даже в карты не
играл, посасывая неизменную трубку за кружкой пива, когда Джон
спускал десятку-другую долларов. Не человек, а железный
истукан.