До деревушки мы добрались уже ближе к
полудню. Денёк выдался погожий, и крестьянский люд самозабвенно
въёбывал на полях любимого лендлорда. Въёбывал, разумеется,
семьями. Помимо горбатящихся мужиков и баб близость к
кормилице-земле ощущали сопляки от мала до велика. Те, что
постарше, в меру сил помогали взрослым, а мелкие наслаждались
тунеядством. Чумазые, в обносках, а то и вовсе почти голые, они
ковырялись в грязи, бегали друг за другом с палками и орали, как
стая перепуганных галок. Тем не менее, держалась мелочь довольно
компактно и недалеко от взрослых, из-за чего спереть одного
незаметно от остальных представлялось маловероятным. В голове у
меня уже начал зреть сценарий жёстких переговоров, но Волдо, глянув
на поправленный мною меч, покачал головой:
— Не нужно. Доверьте это мне, —
сказал он и, развернув кобылу, неспешной рысью направил её прямиком
в сторону половозрелых адептов сохи.
Я же остался на месте, наблюдать за
этим сомнительным дипломатическим шагом.
Волдо, поправ лошадиными копытами
пашню, подъехал вплотную к плечистому жилистому мужику, выглядящему
так, что вполне мог бы кулаком убить и Волдо, и его лошадь, это, не
говоря о мотыге в мозолистых руках. Пацан, оставаясь в седле,
что-то сказал, и мужик сильно изменился в лице. Я с трудом поборол
желание пустить свою клячу галопом на выручку конопатому дипломату.
Но дальше суровой гримасы дело не зашло. Волдо продолжал говорить,
и крестьянская физиономия приобретала всё более рассудительное
выражение. Говорил он очень тихо, видимо для того, чтобы резвящиеся
поблизости дети не услышали, из-за этого его не слышал даже я. Но
крестьянин слышал хорошо. Он что-то отвечал, также тихо, и
чередовал мотание косматой башкой с кивками ею же. Потом позвал
бабу. Начал что-то ей втирать, постепенно доводя до истерики. До
своеобразной приглушённой истерики, придушенной. Баба упала на
колени, схватила мужика за штаны, тёрлась о него, умоляла, шёпотом.
Я не слышал её слов, но хорошо видел лицо, оно стало серым. На это
мужик ответил лишь затрещиной. Баба упала, закрываясь руками, и
стала рыдать, уткнувшись лицом в землю. Волдо достал кошель, сунул
в него руку и протянул содержимое мужику. Тот пересчитал и кивнул,
после чего округу огласил крик: «Хельга! Бегом сюда!». От группы
резвящихся малолеток отпочковался комок тряпья и засеменил к отцу,
или кем там ей доводится этот добрейшей души земледелец. После
недолгих разговоров мужик поднял ребёнка и пристроил на седло,
перед Волдо. Тот развернул кобылу и поскакал ко мне.