Для контроля целевого использования средств приказал собрать
комиссию из самых уважаемых жителей деревни. А в последующие годы
распорядился уменьшить отчисления в мой карман, расходуя половину
денег на поддержание хозяйства, в том числе и дорог, в надлежащем
виде.
Думается, со стороны я выглядел одновременно Владимиром Ильичом,
толкающим пламенную революционную речь с башни броневика, и Остапом
Бендером, призывающим собравшихся зевак ударить автопробегом по
бездорожью и разгильдяйству.
Сами же карасёвцы тем временем поддержали мои инициативы
восторженными воплями и, кинувшись к машине, чуть ли не за пару
секунд вытолкали её из грязи на сухое место.
— Экий вы мастак обещания щедрые раздавать, — наклонился к моему
уху Холмов. — Не пожалеете потом, не передумаете?
— Да чего тут жалеть? — пожал я плечами. — Я же ещё надеюсь
вернуться в свой мир. Когда-нибудь. Так пусть, пока я тут хозяином
числиться буду, народ хоть получше обустроится. А с деньгами у меня
и так всё нормально. Я вон до сих пор аванс, ещё при Снежине
выданный, не потратил и не отработал, а мне уже снова денег
отсыпали.
Тут я ничуть не приукрашивал. За всё время я только на одежду да
на еду и тратился. Дом — он казённый, прислуга тоже на балансе
конторы. Машина и та комитетская. Поэтому у меня на самом деле с
первого аванса ещё горсть золотых монет осталась, а кер Сотекс,
когда меня нынче перед поездкой инструктировал, напоследок пачку
крупных ассигнаций выдал. Солидную такую, замучаешься тратить. Я
даже под это дело саквояжик специально прихватил и подумал, что
надо бы теперь начать этими бумажками рассчитываться, а монеты
поберечь. Вдруг и впрямь получится домой вернуться. Кому там нужны
будут банкноты коронного банка герцогства Селябского? А золото —
оно и в Африке золото. Везде ценится.
— Неожиданный у вас подход к ведению хозяйства, — озадаченно
оттопырив губу, качнул головой инспектор. — Впрочем, вижу, ваша
речь произвела на селян неизгладимое впечатление. Народная любовь
вам теперь обеспечена.
— Не вижу в том причин для беспокойства, — улыбнулся я и
повернулся к старосте, явно желавшему что-то сказать, но пока не
решавшемуся помешать нашей с Холмовым беседе: — Чего хотел,
уважаемый?
— Вы уж извиняйте, ваша милость, но нам бы бумагу от вас, —
заискивающе глянул на меня бородач и пояснил: — Официяльную. Дабы
запечатлеть благое волеизъявление. Словам вашим, оно конечно, вера
наша всенепременная. Но для порядку, стало быть, нам бы документик
с вашей подписью.