К рассвету взбудораженная рабская
деревня была у места гибели всей старшей верхушки Петрашенковского
клана. Кто посмелее, попытался было забрать трупы, но после пары
осторожных шагов в их сторону скачками вернулись назад. Люди
топтались, не зная, что предпринять. Бабы тихо выли. Бурная
ворчала. Наползал туман.
Вторая печаль была в том, что уговор
у Петрашенок, видать, был общий. Потому как побежали и дети тоже.
Клан Петрашенковский был чуть поболее, чем остальные, и в бывшем
рейнджерском лагере их было аж пятьдесят один человек. Десятеро
старших девок пошли к Петше (забрать своих, видели же, куда мальцов
определяли), а остальные спустились к маленькой рейнджерской
пристани, в которой ещё стояло несколько лодок, погрузились и
выгребли на глубокую воду. Вот тут их и накрыло...
Пару лодочек с безнадёжно мёртвыми
детьми прибило к свесившейся в воду иве ниже по течению, остальные
унесла стремнина.
Растерявшиеся и вытягивающие шеи
Шишковы и Санчаки всё ещё топтались вдоль границы своего
посёлкового надела, когда молочные рукава тумана над Бурной вдруг
поредели, и мимо проплыли три лодки со скрюченными детскими
тельцами, в которых все опознали Петрашенок-младших. Их было видно
секунд десять, после чего речной туман вновь сгустился, и от воды
пополз липкий холодный ужас.
Последняя оставшаяся в живых
Петрашенка завыла тоскливо и безутешно, словно собака, потерявшая
хозяина.
Они вернулись к месту ночёвки
торопливо, словно подгоняемые невидимыми тенями, наскоро поели и,
пряча друг от друга глаза, поспешили рубить лес для жилья. Мужики
старались не останавливаться: как только стук топоров смолкал,
ветер доносил нечеловеческий вой обезумевшей молодухи, продолжающей
качать мёртвое дитя всё там же, на границе посёлка.
У нас ночь тоже прошла с
приключениями. Ни свет ни заря в донжон заявился Петша Харманович.
Если быть точным, полчетвёртого утра. Или ночи? Попросил прислать
кого-нибудь, потому как виновным в «порче баронского имущества»
быть не хотел, а иначе – никак. Бешеные Петрашенковские девки и так
целый час орали, запертые в сарае, пока он не пригрозил всех
выпороть. Выпускать их опасались – а ну как побегут в разные
стороны?
Отправила за нашими интеллигентками.
Рабам – рабский суд. Девок на месте выпороли от всей души и уже
малость присмиревших притащили в детинец.