Я
разжал губы, выталкивая землю и траву, которые грыз в беспамятстве,
и плюнул девушке в лицо слюной из добавочных желез.
Коллоидная кислота пробила лобную кость и
вспухла облаком пены, мгновенно выжигая лавли мозг.
Скорее всего, она не успела уйти в Мир. В
стабильном коллективе лавли образовалась новая свободная
ниша.
Я
привстал, разрывая гибкие лианы, которыми были связаны руки и
ноги.
Вокруг меня сидели кружком с десяток лавли —
все юные, красивые и безнадёжно медленные для Защитника, созданного
вторым Призывом. Их лица менялись, от удивления и восторга — им
нравилась сопротивляющаяся добыча, — к растерянности и ужасу, по
мере того как я выбивал им сердца и отрывал головы.
Живот ныл, организм вопил, требуя пищи —
волновая печать произвела Изменение, но боевые органы пришлось
создавать из моих же человеческих.
У
меня не было другого выхода, и я постарался не думать о том, что
делаю.
Через тридцать секунд я выпрямился, чувствуя,
как организм восстанавливает повреждённые ткани. Над пригорком
звенели свирели, я чувствовал, как затихают четыре мелодии… вот
одна из них смолкла и раздался звенящий смех.
Только бы не Ана!
У
меня не было времени разбираться, я видел четыре группы лавли, над
одной из которых зависли в воздухе клочья комбинезона стражи и
кровавые фрагменты её тела.
Поэтому я побежал к ближайшей группе, чей
пленник ещё жил.
Они и так-то были быстрыми, а когда поняли,
что происходит, смогли ускориться ещё больше. Но всё-таки
недостаточно. Мир связал их в единую сеть, но, кажется, их Мир тоже
растерялся и не знал, что делать.
А
с оторванными головами лавли жить не умели.
К
последней группе я шёл уже медленнее, старшая стража, которую я
освободил первой, даже успела встать и срывала с рук
путы.
Лавли попытались убежать.
Я
не позволил.
Последнего я остановил, дёрнул к себе и
снизил скорость восприятия мира до доступной ему. Это был
длинноволосый тонколицый юноша, по которому на Земле девчонки сохли
бы толпами. В облике Защитника я нависал над ним, как оживший
кошмар.
—
Я хочу, чтобы ты понял, — сказал я. — Понял и запомнил.
Кажется, он очень удивился тому, что
останется жив.
В
их сумасшествии оставалось очень много здравого
рассудка.
—
Теряя смыслы — теряешь себя, — сказал я. — На самом деле я ещё не
до конца с ними разобрался. Но разберусь. Вы хотели спрятать то,
что было вам дорого, и отравить врага тем, что вам отвратительно.
Но вы отравили только себя.