— Нет, нет! Ни в коем случае нельзя, чтобы нехристь стал
оруженосцем у христианина, да еще и у храмовника! Церковь такое не
одобряет! Да и тебя, брат Грегор, выгонят из ордена с таким
оруженосцем, — возмутился монах Иннокентий, сидящий рядом.
— Я хотеть крестись. Мой мама франк называть меня Мишель, —
выкрутился хитрый сарацин.
— Ну, тогда другое дело. Вот, в ближайшей церкви покрестим тебя,
как Михаила, потом и оруженосцем сможешь стать, — сказал
францисканец, успокоившись.
Этот постоялый двор, который находился уже не так далеко от
Акры, предоставлял даже некоторый сервис. Во всяком случае, тут
имелись самые настоящие официантки-подавальщицы, которые разносили
еду и собирали оплату. По виду девушки казались настоящими
сарацинками, турчанками или сирийками, чернявыми, кудрявыми,
носатыми и худыми. Одетые в длинные черные платья, они, тем не
менее, умудрялись очень проворно сновать между столами с
деревянными подносами, полными еды.
— Я угощаю, — неожиданно объявил Бертран, достав один из своих
трофейных кошельков. Хотя все остальные трофеи барон Монфор и
отобрал у рыцаря из Луарка, срезанные сарацинские кошельки и даже
две трофейные лошаденки остались при нем. Вот только Гриша не
ожидал, что Бертран так расщедрится, чтобы заказать угощение на всю
их компанию.
— Спасибо, ты очень щедр сегодня, — сказал Григорий, когда им на
стол подавальщицы принесли три подноса полные еды.
Здесь подавали не шашлыки и бульон неизвестно из кого, как это
было в заведении на перевале у людоеда, а честную зажаренную
курятину со свежей зеленью. Отдельно девушки принесли вино в
глиняных кувшинах, чарки из той же глины, куда вино следовало
наливать, и плоские кругляши местного хлеба, сложенные стопкой на
глиняной тарелке. Себе Бертран заказал полный поднос крылышек и
ножек. Монаха, как видно, рыцарь решил отблагодарить за чудесное
исцеление от раны, потому и для него предназначался поднос не
меньше. Правда, монах разделил трапезу с Адельгейдой, которая
сидела рядом с ним. А Григорию достался поднос пополам с Мансуром.
Впрочем, еды на большом подносе вполне хватало на двоих, тем более,
что теперь Гриша все равно предполагал делиться с новоиспеченным
оруженосцем.
Все это время Родимцев внимательно наблюдал за монахом. Интересы
церкви старик, конечно, соблюдал. Вон сразу как начал возмущаться,
что оруженосцем хочет стать нехристь. Но, например, молился
довольно мало. Лишь тихонько, почти шепотом, благословлял трапезу.
Монашеского пострига, тонзуры, на голове монаха тоже заметно не
было. Впрочем, макушка его и так облысела из-за естественных причин
старения организма. Так что есть у францисканца эта самая тонзура,
или нет ее, понять не представлялось возможным. В любом случае,
брат Иннокентий на религиозного фанатика мало походил.