— Иди домой, отдохни.
Она растерянно кивнула. Эрик опять обнял ее за плечи, выводя из
комнаты.
— Все будет хорошо.
— Врешь.
Гуннару было все прекрасно слышно из-за неплотно прикрытой
двери.
— Привираю. Я пошлю за тобой, если станет хуже, но, думаю, не
сегодня ночью. Дать тебе с собой маковой настойки?
— Да я и так усну мертвым сном, едва голову до подушки донеся, —
невесело усмехнулась она.
— Тогда я пошлю охранника проводить. И не спорь.
— Не буду. Спасибо. И, Эрик, если что-то нужно… Что угодно, хоть
слезы единорога, хоть желчь девственницы, хоть мой труп… Что
угодно. Я потеряла отца, потеряла брата, потеряла мать. Я не могу
потерять и…
— Единороги-то в чем провинились? — буркнул Эрик и тут же сменил
тон. — У меня все есть. Не хватает только сил и удачи… но это в
руках Творца, а не твоих. Прости. Пойдем, провожу.
Гуннар закрыл глаза, вроде бы ненадолго. Очнулся, когда
скрипнула дверь, снова входил Эрик.
— Когда ты перестанешь лапать всех женщин, до которых успеваешь
дотянуться? — буркнул Гуннар Эрику.
— Я не лапаю. Я обнимаю друга, которому страшно и больно. Зря
домой пошла, будет бродить по пустому особняку, места себе не
находя.
Гуннар покачал головой: спорить не было сил. Но в то, что Вигдис
будет рыдать в подушку, он не верил. Норов не тот.
Эрик коснулся его лба — ладонь показалось ледяной, и все же
Гуннар едва не схватил его руку, чтобы придержать подольше, остужая
пылающее лицо. Зачем здесь так натоплено? И зачем на целителе
шерстяная накидка, в такую-то жару? Эрик придвинул к постели
столик, накрытый белоснежным полотенцем, под которым угадывались
очертания склянок и прочих лекарских штуковин, называния которых
Гуннар не знал и не желал знать.
— Ты собирался рассказать, что со мной, — напомнил он, глядя,
как целитель откидывает простыню и начинает осторожно снимать с
живота пропитанное мазью полотно.
— Хребет цел.
Запоздалый страх холодом скрутился в животе — или дело было в
том, что Эрик убрал часть повязок? Чем оставаться калекой, лучше уж
сразу…
— Точно?
Он помнил, что тварь хлестнула его поперек спины, обернувшись
вокруг поясом.
— Точно.
— Если нет, лучше добей.
— Да больно мне нужно врать! Сам говорил — не мальчик. Хребет
цел, мышцы, правда, разъело, но это ерунда: подправил плетением,
чтобы восстанавливались как надо, вырастут. Почки тоже целы… и на
этом хорошее заканчивается.