Красоту парка Лиссарина заметила
только позже, а первым делом ей бросился в глаза лорд Люциен
Монтфрей, чьи светло-русые волосы стали золотыми в свете
полуденного солнца. Он фехтовал с воображаемым соперником, делая
изящные выпады и пируэты. Его противник, очевидно, был очень хорош,
раз Люциену приходилось даже уворачиваться от невидимых ударов.
Вторая шпага стояла, прислоненная к стволу ивы. Дожидалась
хозяина.
Лиссарина остановилась у выхода из
лабиринта и слегка облокотилась на стоящую здесь статую горгульи.
Она не знала, как поступить. Развернуться и уйти, оставив его
наедине со своим воображением, или в конце концов понять, с какими
невидимыми друзьями он общается. Если он знает тайну Ровенны,
почему бы ей в ответ не узнать его секрет? Глаз за глаз, так
сказать.
Но мешать – это некрасиво. Ее сюда не
звали. Может, ее приход вызовет, как обычно, грубость? Он прогонит
ее взашей, а она потом будет краснеть от смущения и обиды всякий
раз, как увидит его. Как будто она и без этого не превращается в
томат, едва оказывается с ним рядом! Нет, определенно, лучше уйти.
Может, стоит порисовать? Лиссарина обернулась, чтобы вернуться во
дворец.
— Даже не поздороваешься?
Лиссарина вздрогнула и замерла на
месте. Зажмурилась, коря себя за то, что не ушла раньше. Как можно
быть такой дурой? Она развернулась. Люциен вышел из стойки и теперь
осматривал кончик шпаги, словно на нем была грязь. Его лицо слегка
разрумянилось от быстрых движений, а волосы походили на воронье
гнездо, но он все равно выглядел как самый красивый человек на
свете.
«Несправедливо, что кому-то достается
вся красота мира, а кому-то – ничего» — подумала Лиссарина и
медленно двинулась к нему, обдумывая стратегию поведения.
— Простите, милорд. Не хотела вам
мешать. — Лиссарина была горда собой: фраза прозвучала холодно и
несколько безучастно. Пусть не думает, что в его присутствии она
теряет над собой контроль, как невинная овечка. — Ваш соперник
весьма ловок. Было бы обидно проиграть ему из-за того, что вы
отвлеклись на меня.
Люциен усмехнулся. Быстрая,
стремительная усмешка, ускользнувшая так же резко, как и
появилась.
— Я идеально фехтую. Твое появление
ничего бы не изменило. Он был обречен. С самого начала.
— Любой воображаемый соперник
обречен, милорд, вы так не считаете? — Лиссарина сама не знала,
откуда у нее силы и желание умничать в его присутствии. Лучше бы
заткнулась и ушла, прежде чем ляпнула что-то такое, о чем потом бы
сожалела. Но маленькая девочка внутри хотела остаться, хотела
повеселиться. Хотела почувствовать себя живым человеком, а не тенью
Ровенны де Гердейс.