Ждать было томительно, и лето, жаркое, богатое на дожди,
казалось бесконечным. Но самым ужасным был день перед праздником.
Он мучительно растягивался, пытал ожиданием и тоской... еще
чуть-чуть, и все закончится, еще слегка подождать...
Вечер пришел с долгожданной прохладой. Не в силах усидеть в
спальне, Арман вышел на балкон, полной грудью вдыхая влажный
ласковый воздух. Небо сегодня было прекрасным — глубоким и
бескрайним, украшенным жемчугом звезд, в саду, где начинали зреть
первые яблоки, зажглись фонарики — специально приглашенные
иллюминаторы проверяли, как это будет выглядеть завтра ночью. На
небольшом помосте тренировались жонглеры, взмывали в небо огненные
стрелы, ровным слоем покрыла дорожки светящаяся в темноте пыль.
На поляне чуть поодаль полукругом встали арки — высокорожденные
гости не желали трястись по деревенским дорогам и собирались
воспользоваться специально для них сооруженными переходами, в
которых теперь мерным светом переливался синий туман. Красиво.
Страшно дорого. И бессмысленно.
— Травяного отвара, мой архан? — спросил за спиной навязчивый
голос. — Вижу, что вы не можете уснуть.
Арман усмехнулся — отвара? Завтра, в это же время, он отведает
настоящего вина. С завтрашнего дня он сможет пить сколько захочет,
и никто ему более не запретит. Завтра он станет
совершеннолетним.
Травяной отвар горчил и отдавал мятой. Бросив взгляд поверх
нефритовой чаши, Арман заметил двух всадников, что ехали по
фонарной дорожке, и сразу же подумал о стоявшем за его спиной
слуге:
— Старайся не попадаться на глаза опекуну, — предупредил он
Нара.
Арман знал, что ему не следовало ослушиваться Эдлая и надо было
отвезти Нара в храм. Но временами, глядя на Нара, Арману казалось,
что он смотрит в зеркало. И зеркало то начинает волноваться, когда
волнуется Арман, внимательно слушает, когда он говорит, и понимает
гораздо лучше, чем Арман понимал себя сам.
Разве так бывает, — что не в силах отказаться от собственного
слуги, и волнуешься, ждешь, когда его нет, когда задерживается
слишком долго... и в то же время не хочешь неволить, не хочешь
заставлять, жаждешь видеть в его глазах: «Да мой архан, я знаю». И
уже зависишь от той искренности, от того немого понимания, каким от
души одаривает какой-то рожанин.
Вот и сейчас Нар все понял без слов. Он смущенно улыбнулся,
принял опустевшую чашу, склонился в поклоне и выдал уже
привычное: