— Как скажите, мой архан.
— Надеюсь, ты уже готов к отъезду? — спросил его Арман. — Я
собираюсь забрать тебя с собой в столицу. Но если тебя что-то тут
держит и ты хочешь остаться...
— Я так рад, мой архан. Я последую за тобой куда угодно, даже
за...
... грань. Договаривать было не обязательно, Арман и так понял.
Эти слова радовали и расстраивали одновременно. Ведь слепая
преданность с чей-то стороны, подразумевала и упавшую на его плечи
ответственность.
Арман кивнул Нару и вышел с балкона.
В небольшом уютном зале, несмотря на поздний час, суетились
слуги. Убирали, украшали, смеясь и переговариваясь. Но стоило
архану войти, как смех привычно утих, а взгляды стали
настороженными.
В полной тишине, сопровождаемый запахом курений и гнетущим
ароматом страха, Арман прошел через тяжелые резные двери. Осталось
выдержать только этот вечер... Приступ слабости и дурного
предчувствия накатился внезапно. Арман покачнулся и оперся ладонью
о перила, увитые гирляндами умирающих роз.
Придя в себя, он зло выдрал ярко-алый цветок и сжал пальцы,
рассыпая нежные лепестки по красному ковру. Сбежав по лестнице,
вышел в парадную, слегка покрутился у зеркала, приводя одежду в
порядок, и лишь тогда толкнул тяжелые входные двери, уже готовый
встретиться с опекуном.
В лицо пахнуло прохладой. Отсюда фонарная дорожка казалась иной,
волшебной, а две лошади на ней — какими-то неуместными. Только
сейчас, когда опекун уже спешился, Арман понял, что Эдлай вне
обыкновения приехал без своего отряда и даже слегка принарядился,
отчего выглядел необычно. Но удивило не это — взгляд намертво
приковался к другому всаднику. Что здесь делает жрец Радона?
Сердце, вновь почувствовав неладное, пропустило удар: Арман до
этого не принимал в поместье жрецов верховного бога. Даже не знал,
что жрецы удостаивают светских такими вот визитами.
Гость в темно-синем плаще сам, без помощи подбежавшего слуги,
спешился. Медленно, с достоинством поднялся по ступенькам и
остановился рядом, окинув внимательным изучающим взглядом.
Стараясь не выдать удивления, Арман вежливо поклонился,
коснувшись вышитого серебром подола темно-синего балахона. В тот же
миг фонарь над головой мигнул и погас, погрузив все вокруг в
тревожную густую темноту. На миг почему-то стало страшно, и тревога
расправила над головой черные крылья.