Но мы отвлеклись, а терпения у тебя, подозреваю, осталось не так
и много. И, наверняка, сейчас ты кусаешь губы и гадаешь, зачем я
тебе пишу? И почему именно я?
Я помню твоего отца. Помню, как погубила его моя мать, оттого
помогаю. Только помощь моя тебе покажется странной, так и не
обессудь — какая есть. Большего для ларийца без хариба сделать я не
в состоянии...»
Арман еще долго читал тесно писаные строчки. А когда дочитал,
бумага начала медленно чернеть. Края ее чуть закруглились,
становясь коричневыми на сгибах. Чернота расползалась, стремясь к
пальцам, ела тесно написанные буквы, закручивала бумагу хрупкой
бахромой. Когда она подобралась совсем близко, Арман отпустил
письмо.
Ветер подхватил остатки бумаги, и письмо, кружась на крыльях
легкого ветра, мягко упало в фонтан.
Арман резко развернулся и направился к дверям.
Он шел сквозь толпу, не заботясь о гостях. И люди отшатывались,
бросали вслед косые взгляды, глядя на него, как на прокаженного.
Только Арману теперь было все равно. В этом мире остался только он
и врезавшиеся в память резкие слова:
«Спрашиваешь, зачем я это делаю? К чему пытаюсь облегчить жизнь
какого-то мальчишки?»
Мальчишки! Арман ударом руки распахнул небольшую дверь, почти
побежал по галерее, выходившей на внутренний дворик. Столкнулся по
дороге со слугой, и, не слушая извинений, пошел дальше.
«Чужого. И не только для меня, для Кассии, для ее богов. А моя
страна — это огромный организм. Тебе ли, друг мой, не знать, как
поступает организм с чем-то чужеродным? Ты же у нас умный...»
Пахнуло снизу конским навозом и сеном, заржал почуявший хозяина
Вьюнок.
«И потому я сделаю тебе подарок. Шикарный подарок, достойный
такого как ты — чужака, может быть, последний в твоей жизни...»
Арман устремился вниз по деревянной лестнице. Обиженно
заскрипели ступеньки. Захрустел под ногами песок. Что-то
предупредительно крикнул конюх, но Арман уже не видел ничего и
никого... кроме рвущегося с привязи подарка принца.
«... я дарю тебе то, о чем мечтают люди всю жизнь. Дарю чужаку,
отродью, выродку, так ведь тебя называют?»
Конь, недавно хрипевший и стоявший свечкой, вдруг успокоился.
Арман ровным голосом приказал конюхам убираться подальше и
осторожно пошел по кругу, держась ближе к стене. Раскосые, карие с
огнистыми искорками глаза провожали его, не отпускали. Боги, что
это были за глаза! За один только взгляд Арман готов был отдать
душу...