— Запомни, Рэми, — приговаривал
Захарий, гладя уснувшего на его коленях зайчонка. — Кто-то должен
жить, кто-то должен уйти. И лучше, если живут молодые, а уходят
такие, как я.
Он улыбнулся узкими губами, и морщины
на его лице стали глубже, наполнились тьмой, а лицо на миг
сделалось страшным. Зайчонок встрепенулся на коленях заклинателя,
щелкнул длинными ушами, посмотрел на человека взглядом, от которого
сердце защемило.
В ту ночь душил запах скошенной
травы, и Рэми ворочался на узкой кровати, то впадая в забытье, то
вновь из него выныривая. И зов из темноты, обычно едва различимый,
отзывался в голове набатом, разливал горечь по груди и сушил
горло.
Рэми...
Цепляясь в застиранные простыни, Рэми
вспоминал ни с чем не сравнимое чувство мощи, опасной, тянуще
привлекательной, когда знаешь — стоит сжать пальцы и чужая жизнь
рассыплется, пеплом развеется по ветру. Мир становился огромным,
бескрайним, и ты вдруг чувствовал в нем все — шелестящие вокруг
деревья, рвущихся в вышину птиц, бегущие под ступнями подземные
реки.
Да, мальчик мой, да...
Рэми сглотнул, вышвыривая из себя
чужой голос. Это неправда. Всего лишь тягучие сны, кошмары. Не
может быть ни у одного человека такой мощи. Не хочет Рэми вновь
ощущать на пальцах тугие нити судьбы... потянешь за такую, и опять
кто-то умрет. Или изменится. Или станет марионеткой с неживыми
глазами... такой же куклой, какая была у циркача, приезжавшего в
замок.
Все, что может навредить, может и
спасти. И наоборот. Разве ты сам не знаешь? Разве не подавал
больным отвары вместе с матерью, разве не знаешь, что чуточку дать
больше... но и меньше дать нельзя.
Рэми распахнул глаза и медленно сел
на кровати. Он вплел пальцы в волосы, судорожно вздохнул и замер:
тишина вокруг была почти живая. Плел мрачную паутину заглядывающий
через окна месяц, сыпал призрачными звездами на бескрайнее небо.
Тяжело дыша, Рэми поднялся и широко раскрыл окно, впуская холодный,
полный запаха покоса ветер.
Все приходит, все уходит, ты же
знаешь... ты, дитя судьбы, это очень хорошо знаешь,
правда?
Рэми оперся ладонями об узкий
подоконник и выглянул в сад. Тело прошила мелкая дрожь, сон будто
рукой сняло: лунный свет высвечивал под яблонями живое море. Зайцы
и лисицы, волки и олени, все стояли рядом, густо, плечо к плечу,
молча, и дружно смотрели в распахнутое окно.